Родился в городе Мерв Туркестанской АССР в армянской семье[2]. Родители работали учителями. Отец (р. 1898) во время Гражданской войны воевал с дашнаками на Кавказе. После смерти отца в 1929 году переехал с матерью в Свердловск, где жил его дед Иван (Ованес) Калустович Курдов. В восьмилетнем возрасте написал своё первое стихотворение. Вступил в пионеры, затем был принят в комсомол. С 1939 года жил в Москве. Учился в 38-й московской школе, которую закончил в 1941 году. Через неделю после выпускного вечера началась Великая Отечественная война. Асадов ушёл добровольцем на фронт, был наводчиком миномёта, потом командиром батареи «Катюш» на Северо-Кавказском и 4-м Украинском фронтах. В ночь с 3 на 4 мая 1944 года в боях за Севастополь под Бельбеком получил тяжелейшее ранение осколком мины в лицо. Теряя сознание, он довёл грузовой автомобиль с боеприпасами до артиллерийской батареи. После продолжительного лечения в госпиталях врачи не смогли сохранить ему глаза, и с того времени Асадов был вынужден до конца жизни носить чёрную полумаску на лице. Когда мне встречается в людях дурное, То долгое время я верить стараюсь, Что это скорее всего напускное, Что это случайность. И я ошибаюсь. Об этих трагических днях поэт потом вспоминал: …Что было потом? А потом был госпиталь и двадцать шесть суток борьбы между жизнью и смертью. «Быть или не быть?» — в самом буквальном смысле этого слова. Когда сознание приходило — диктовал по два-три слова открытку маме, стараясь избежать тревожных слов. Когда уходило сознание, бредил. Было плохо, но молодость и жизнь все-таки победили. Впрочем, госпиталь был у меня не один, а целая обойма. Из Мамашаев меня перевезли в Саки, затем в Симферополь, потом в Кисловодск в госпиталь имени Десятилетия Октября (теперь там санаторий), ну а оттуда — в Москву. Переезды, скальпели хирургов, перевязки. И вот самое трудное — приговор врачей: «Впереди будет всё. Всё, кроме света». Это-то мне предстояло принять, выдержать и осмыслить, уже самому решать вопрос: «Быть или не быть?» А после многих бессонных ночей, взвесив все и ответив: «Да!» — поставить перед собой самую большую и самую важную для себя цель и идти к ней, уже не сдаваясь. Я вновь стал писать стихи. Писал и ночью и днем, и до и после операции, писал настойчиво и упорно. Понимал, что еще не то и не так, но снова искал и снова работал. Однако какой бы ни была твердой воля у человека, с каким бы упорством ни шел он к поставленной цели и сколько бы труда ни вложил в свое дело, подлинный успех ему еще не гарантирован. В поэзии, как и во всяком творчестве, нужны способности, талант, призвание. Самому же оценить достоинство своих стихов трудно, ведь пристрастнее всего относишься именно к себе. … Никогда не забуду этого 1 мая 1948 года. И того, каким счастливым я был, когда держал купленный возле Дома ученых номер «Огонька», в котором были напечатаны мои стихи. Вот именно, мои стихи, а не чьи-то другие! Мимо меня с песнями шли праздничные демонстранты, а я был, наверное, праздничнее всех в Москве!
В 1946 году поступил в Литературный институт им. А. М. Горького, который с отличием окончил в 1951 году. В том же году опубликовал первый сборник стихов «Светлая дорога» и был принят в члены КПСС и в Союз писателей. В последние годы жил и работал в писательском посёлке ДНТ Красновидово. Умер 21 апреля 2004 года в Одинцово. Похоронен в Москве на Кунцевском кладбище. Своё сердце Эдуард Асадов завещал захоронить на Сапун-горе в Севастополе, однако, по свидетельствам работников музея на Сапун-горе, родственники были против, поэтому завещание поэта выполнено не было. Творческая деятельность
Эдуард Асадов — автор 47 книг: «Снежный вечер» (1956), «Солдаты вернулись с войны» (1957), «Во имя большой любви» (1962), «Лирические страницы» (1962), «Я люблю навсегда» (1965), «Будьте счастливы, мечтатели» (1966), «Остров романтики» (1969), «Доброта» (1972), «Песня о бессловесных друзьях» (1974), «Ветра беспокойных лет» (1975), «Созвездие Гончих Псов» (1976), «Годы мужества и любви» (1978), «Компас счастья» (1979), «Именем совести» (1980), «Дым Отечества» (1983), «Сражаюсь, верую, люблю!» (1983), «Высокий долг» (1986), «Судьбы и сердца» (1990), «Зарницы войны» (1995), «Не надо сдаваться, люди» (1997), «Не надо отдавать любимых» (2000), «Не проходите мимо любви. Поэзия и проза» (2000), «Смеяться лучше, чем терзаться. Поэзия и проза» (2001) и другие. Кроме того, Эдуард Асадов писал и прозу (рассказы «Зарницы войны», «Разведчица Саша», повесть «Фронтовая весна»), переводил стихи поэтов Азербайджана, Башкирии, Грузии, Калмыкии, Казахстана, Узбекистана. Россия начиналась не с меча, Она с косы и плуга начиналась. Не потому, что кровь не горяча, А потому, что русского плеча Ни разу в жизни злоба не касалась… Асадов писал лирические стихи, поэмы (в том числе автобиографическая «Снова в строй», 1948), рассказы, эссе, повесть «Гоголевский бульвар» (сборник «Не смейте бить человека!», Москва: Славянский диалог, 1998). В разное время работал литконсультантом в «Литературной газете», журналах «Огонёк» и «Молодая гвардия», в издательстве «Молодая гвардия». После распада СССР публиковался в издательствах «Славянский диалог», «Эксмо» и «Русская книга». Асадов стал популярен с начала 1960-х годов. Его книги, выходившие 100-тысячными тиражами, моментально исчезали с прилавков книжных магазинов. Литературные вечера поэта, организованные по линии Бюро пропаганды Союза писателей СССР, Москонцерта и различных филармоний, на протяжении почти 40 лет проходили с неизменным аншлагом в крупнейших концертных залах страны, вмещавших до 3000 человек. Их постоянной участницей была супруга поэта — актриса, мастер художественного слова Галина Разумовская. Эдуард Асадов в своих стихотворениях обращается к лучшим человеческим качествам — к доброте, верности, благородству, великодушию, патриотизму, справедливости. Будучи незрячим, Асадов видел жизнь глубже, проницательнее, живее, чем многие другие. Стихи Асадова сердечные, доходчивые и проникновенные, они пережили своего автора и остаются актуальными в любое время. При жизни Асадов был скромным человеком, однако его имя и творчество было всегда известно и популярно среди молодёжи, которой поэт адресовал свои произведения. Семья
Курдов Иван (Ованес) Калустович — дед поэта. Земский врач. В молодые годы секретарь Н. Г. Чернышевского[источник не указан 43 дня] Асадова Лидия Ивановна (1902—1984) — мать поэта Разумовская (Асадова) Галина Валентиновна (1925—1997) — жена (артистка «Москонцерта») Кристина — внучка Ирина Васильевна — сноха Награды
Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (7 февраля 2004) — за большие заслуги в развитии отечественной литературы Орден Почёта (7 сентября 1998) — за большой вклад в отечественную литературу Орден Дружбы Народов (20 октября 1993) — за заслуги в развитии отечественной литературы и укрепление межнациональных культурных связей Орден Ленина Орден Отечественной войны I степени Орден Красной Звезды Два ордена «Знак Почёта» Медаль «За оборону Ленинграда» Медаль «За оборону Севастополя» Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» Почётный гражданин Севастополя 18 ноября 1998 года указом так называемого постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР Эдуарду Асадову присвоено звание «Герой Советского Союза»[1] Память
На Сапун-горе в музее «Защита и освобождение Севастополя» есть стенд, посвящённый Эдуарду Асадову и его творчеству.
Эдуард Асадов Биография
Родился в городе Мерв Туркестанской АССР в армянской семье[2]. Родители работали учителями. Отец (р. 1898) во время Гражданской войны воевал с дашнаками на Кавказе. После смерти отца в 1929 году переехал с матерью в Свердловск, где жил его дед Иван (Ованес) Калустович Курдов. В восьмилетнем возрасте написал своё первое стихотворение. Вступил в пионеры, затем был принят в комсомол. С 1939 года жил в Москве. Учился в 38-й московской школе, которую закончил в 1941 году. Через неделю после выпускного вечера началась Великая Отечественная война. Асадов ушёл добровольцем на фронт, был наводчиком миномёта, потом командиром батареи «Катюш» на Северо-Кавказском и 4-м Украинском фронтах. В ночь с 3 на 4 мая 1944 года в боях за Севастополь под Бельбеком получил тяжелейшее ранение осколком мины в лицо. Теряя сознание, он довёл грузовой автомобиль с боеприпасами до артиллерийской батареи. После продолжительного лечения в госпиталях врачи не смогли сохранить ему глаза, и с того времени Асадов был вынужден до конца жизни носить чёрную полумаску на лице. Когда мне встречается в людях дурное, То долгое время я верить стараюсь, Что это скорее всего напускное, Что это случайность. И я ошибаюсь. Об этих трагических днях поэт потом вспоминал: …Что было потом? А потом был госпиталь и двадцать шесть суток борьбы между жизнью и смертью. «Быть или не быть?» — в самом буквальном смысле этого слова. Когда сознание приходило — диктовал по два-три слова открытку маме, стараясь избежать тревожных слов. Когда уходило сознание, бредил. Было плохо, но молодость и жизнь все-таки победили. Впрочем, госпиталь был у меня не один, а целая обойма. Из Мамашаев меня перевезли в Саки, затем в Симферополь, потом в Кисловодск в госпиталь имени Десятилетия Октября (теперь там санаторий), ну а оттуда — в Москву. Переезды, скальпели хирургов, перевязки. И вот самое трудное — приговор врачей: «Впереди будет всё. Всё, кроме света». Это-то мне предстояло принять, выдержать и осмыслить, уже самому решать вопрос: «Быть или не быть?» А после многих бессонных ночей, взвесив все и ответив: «Да!» — поставить перед собой самую большую и самую важную для себя цель и идти к ней, уже не сдаваясь. Я вновь стал писать стихи. Писал и ночью и днем, и до и после операции, писал настойчиво и упорно. Понимал, что еще не то и не так, но снова искал и снова работал. Однако какой бы ни была твердой воля у человека, с каким бы упорством ни шел он к поставленной цели и сколько бы труда ни вложил в свое дело, подлинный успех ему еще не гарантирован. В поэзии, как и во всяком творчестве, нужны способности, талант, призвание. Самому же оценить достоинство своих стихов трудно, ведь пристрастнее всего относишься именно к себе. … Никогда не забуду этого 1 мая 1948 года. И того, каким счастливым я был, когда держал купленный возле Дома ученых номер «Огонька», в котором были напечатаны мои стихи. Вот именно, мои стихи, а не чьи-то другие! Мимо меня с песнями шли праздничные демонстранты, а я был, наверное, праздничнее всех в Москве!
В 1946 году поступил в Литературный институт им. А. М. Горького, который с отличием окончил в 1951 году. В том же году опубликовал первый сборник стихов «Светлая дорога» и был принят в члены КПСС и в Союз писателей. В последние годы жил и работал в писательском посёлке ДНТ Красновидово. Умер 21 апреля 2004 года в Одинцово. Похоронен в Москве на Кунцевском кладбище. Своё сердце Эдуард Асадов завещал захоронить на Сапун-горе в Севастополе, однако, по свидетельствам работников музея на Сапун-горе, родственники были против, поэтому завещание поэта выполнено не было. Творческая деятельность
Эдуард Асадов — автор 47 книг: «Снежный вечер» (1956), «Солдаты вернулись с войны» (1957), «Во имя большой любви» (1962), «Лирические страницы» (1962), «Я люблю навсегда» (1965), «Будьте счастливы, мечтатели» (1966), «Остров романтики» (1969), «Доброта» (1972), «Песня о бессловесных друзьях» (1974), «Ветра беспокойных лет» (1975), «Созвездие Гончих Псов» (1976), «Годы мужества и любви» (1978), «Компас счастья» (1979), «Именем совести» (1980), «Дым Отечества» (1983), «Сражаюсь, верую, люблю!» (1983), «Высокий долг» (1986), «Судьбы и сердца» (1990), «Зарницы войны» (1995), «Не надо сдаваться, люди» (1997), «Не надо отдавать любимых» (2000), «Не проходите мимо любви. Поэзия и проза» (2000), «Смеяться лучше, чем терзаться. Поэзия и проза» (2001) и другие. Кроме того, Эдуард Асадов писал и прозу (рассказы «Зарницы войны», «Разведчица Саша», повесть «Фронтовая весна»), переводил стихи поэтов Азербайджана, Башкирии, Грузии, Калмыкии, Казахстана, Узбекистана. Россия начиналась не с меча, Она с косы и плуга начиналась. Не потому, что кровь не горяча, А потому, что русского плеча Ни разу в жизни злоба не касалась… Асадов писал лирические стихи, поэмы (в том числе автобиографическая «Снова в строй», 1948), рассказы, эссе, повесть «Гоголевский бульвар» (сборник «Не смейте бить человека!», Москва: Славянский диалог, 1998). В разное время работал литконсультантом в «Литературной газете», журналах «Огонёк» и «Молодая гвардия», в издательстве «Молодая гвардия». После распада СССР публиковался в издательствах «Славянский диалог», «Эксмо» и «Русская книга». Асадов стал популярен с начала 1960-х годов. Его книги, выходившие 100-тысячными тиражами, моментально исчезали с прилавков книжных магазинов. Литературные вечера поэта, организованные по линии Бюро пропаганды Союза писателей СССР, Москонцерта и различных филармоний, на протяжении почти 40 лет проходили с неизменным аншлагом в крупнейших концертных залах страны, вмещавших до 3000 человек. Их постоянной участницей была супруга поэта — актриса, мастер художественного слова Галина Разумовская. Эдуард Асадов в своих стихотворениях обращается к лучшим человеческим качествам — к доброте, верности, благородству, великодушию, патриотизму, справедливости. Будучи незрячим, Асадов видел жизнь глубже, проницательнее, живее, чем многие другие. Стихи Асадова сердечные, доходчивые и проникновенные, они пережили своего автора и остаются актуальными в любое время. При жизни Асадов был скромным человеком, однако его имя и творчество было всегда известно и популярно среди молодёжи, которой поэт адресовал свои произведения. Семья
Курдов Иван (Ованес) Калустович — дед поэта. Земский врач. В молодые годы секретарь Н. Г. Чернышевского[источник не указан 43 дня] Асадова Лидия Ивановна (1902—1984) — мать поэта Разумовская (Асадова) Галина Валентиновна (1925—1997) — жена (артистка «Москонцерта») Кристина — внучка Ирина Васильевна — сноха Награды
Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (7 февраля 2004) — за большие заслуги в развитии отечественной литературы Орден Почёта (7 сентября 1998) — за большой вклад в отечественную литературу Орден Дружбы Народов (20 октября 1993) — за заслуги в развитии отечественной литературы и укрепление межнациональных культурных связей Орден Ленина Орден Отечественной войны I степени Орден Красной Звезды Два ордена «Знак Почёта» Медаль «За оборону Ленинграда» Медаль «За оборону Севастополя» Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» Почётный гражданин Севастополя 18 ноября 1998 года указом так называемого постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР Эдуарду Асадову присвоено звание «Герой Советского Союза»[1] Память
На Сапун-горе в музее «Защита и освобождение Севастополя» есть стенд, посвящённый Эдуарду Асадову и его творчеству.SERGEYg
Полночь небо звёздами расшила, Синий свет над крышами дрожит… Месяц — наше доброе светило — Над садами топает уныло, Видно, сны людские сторожит.
Бьёт двенадцать. Поздняя пора. Только знаю, что тебе не спится, И свои пушистые ресницы Ты сомкнуть не можешь до утра.
На губах то ласковое слово, То слова, колючие как ёж. Где-то там то нежно, то сурово, То любя, то возмущённо снова Ты со мной дискуссии ведёшь.
Кто в размолвке виноват у нас? Разве можно завтра разобраться? Да к тому ж хоть в чём-нибудь признаться При упрямстве милых этих глаз?!
Да и сам я тоже не святой И за мной нелепого не мало. Светлая моя, когда б ты знала, Как я рвусь сейчас к тебе душой.
Кто же первым подойдёт из нас? Вот сейчас ты сердцем не владеешь, Ты лежишь и не смыкаешь глаз, Но едва придёт рассветный час, Ты, как мрамор, вновь закаменеешь.
Ничего, я первым подойду. Перед счастьем надо ли гордиться? Спи спокойно. Завтра я найду Славный способ снова примириться!
Бессоница
Полночь небо звёздами расшила, Синий свет над крышами дрожит… Месяц — наше доброе светило — Над садами топает уныло, Видно, сны людские сторожит.
Бьёт двенадцать. Поздняя пора. Только знаю, что тебе не спится, И свои пушистые ресницы Ты сомкнуть не можешь до утра.
На губах то ласковое слово, То слова, колючие как ёж. Где-то там то нежно, то сурово, То любя, то возмущённо снова Ты со мной дискуссии ведёшь.
Кто в размолвке виноват у нас? Разве можно завтра разобраться? Да к тому ж хоть в чём-нибудь признаться При упрямстве милых этих глаз?!
Да и сам я тоже не святой И за мной нелепого не мало. Светлая моя, когда б ты знала, Как я рвусь сейчас к тебе душой.
Кто же первым подойдёт из нас? Вот сейчас ты сердцем не владеешь, Ты лежишь и не смыкаешь глаз, Но едва придёт рассветный час, Ты, как мрамор, вновь закаменеешь.
Ничего, я первым подойду. Перед счастьем надо ли гордиться? Спи спокойно. Завтра я найду Славный способ снова примириться! SERGEYg
Джумбо Джумбо - слон. Но только не простой. Он в морской фарфоровой тельняшке, С красною попоной, при фуражке И с ужасно мудрою душой. Джумбо - настоящий амулет. Если Джумбо посмотреть на свет, То проступит надпись на боку: "Я морское счастье берегу!" В долгом рейсе Джумбо развлечет, Хвост покрутишь, - и, сощуря взгляд, Джумбо важно в танце поплывет Пять шагов вперед и пять назад. А душа подернется тоской - Руку на попону положи, Слон смешно закрутит головой: Дескать, брось, хозяин, не тужи! А хозяин у него отныне Ленинградец - русский капитан, Тот, что спас из воющей пучины Тринидадский сейнер "Алькоран". И хозяин, сгорбленный, как вяз, Утром в бухте, огненной от зноя, Долго руку капитану тряс И кивал седою головою: - Я сдаю... Отплавался... Ну что ж! Не обидь. Прими от старика. Ты ведь русский, денег не возмешь. Вот мой друг... Ты с ним не пропадешь. Джумбо - верный спутник моряка! Вправду, что ли, дед наворожил? Но когда попали у Курил Прямо на пути тайфуна "Бетси", Некуда, казалось, было деться, Но корабль вдруг чудом проскочил! И с тех пор ненастье иль туман - Капитан, слоненка взяв в ладони, Важно спросит: - Ну, беду прогоним? - Тот кивнет: - Прогоним, капитан! Но сегодня к черту ураганы! Нынче не в буране, не во мгле, Джумбо с капитаном на земле В ленинградском доме капитана. И когда под мелодичный звон Джумбо танцы выполнил сполна, Восхищенно ахнула жена: - Это ж - просто сказка, а не слон! Знаешь, пусть он дома остается. В море качка - смотришь, разобьется. Если он и вправду амулет, Для него ведь расстояний нет. Моряки почти не видят жен. Тверд моряк, а ведь не камень тоже... Кто его осудит, если он Милой отказать ни в чем не может?! И теперь на полке у окна Слон все так же счастье бережет. А хозяйка больше не одна, Джумбо тоже терпеливо ждет... Годы, годы... Встречи и разлуки... Но однажды грянула беда. Люди - странны. Люди иногда Делают нелепые поступки. То ли муха злая укусила, То ль со скуки, то ли от тоски, Только раз хозяйка пригласила Гостя на коньяк и пироги. В звоне рюмок по квартире плыл Запах незнакомых сигарет. Гость с хозяйкой весело шутил, А глаза играли в "да" и "нет"... Вот, отставив загремевший стул, Гость к ней мягко двинулся навстречу, Вот ей руки положил на плечи, Вот к себе безмолвно потянул... Где-то в море, не смыкая глаз, Пишет письма капитан в тоске, Пишет и не знает, что сейчас Все, чем жил он всякий день и час, Может быть, висит на волоске. И уже не в капитанской власти Нынче абсолютно ничего. Видно, вся надежда на него, На слона, что сберегает счастье! Никогда перед бедой грозящей Верный друг нигде не отступал. Слон не дрогнет! Даже если мал, Даже если он не настоящий... Гость уже с хозяйкой не смеются. Он тепло к плечу ее приник. Губы... Вот сейчас они сольются! Вот сейчас, сейчас... И в этот миг Ветер, что ли, в форточку подул, В механизме ль прятался секрет? Только Джумбо будто бы вздохнул, Только Джумбо медленно шагнул И, как бомба, грохнул о паркет! Женщина, отпрянув от мужчины, Ахнула и молча, не дыша, Вслушивалась, как гудят пружины, Точно Джумбо гневная душа. Медленно осколок подняла С надписью свинцовой на боку: "Я морское счастье берегу!" Лбом к окну. И точно замерла. Где-то плыли, плыли, как во сне, Пальмы, рифы, мачты, будто нити... Руки - холод, голова - в огне... Но спокойно гостю в тишине, Медленно и глухо: - Уходите! В Желтом море, не смыкая глаз, В ночь плывет хозяин амулета... Только, видно, кончился рассказ, Если больше амулета нету. Нет. Как нет ни шагу без разлук. Есть лишь горсть фарфора и свинца. Правда ль, сказка... Но замкнулся круг. Хорошо, когда бывает друг, Верный до осколка, до конца! 1968.
Джумбо Джумбо - слон. Но только не простой. Он в морской фарфоровой тельняшке, С красною попоной, при фуражке И с ужасно мудрою душой. Джумбо - настоящий амулет. Если Джумбо посмотреть на свет, То проступит надпись на боку: "Я морское счастье берегу!" В долгом рейсе Джумбо развлечет, Хвост покрутишь, - и, сощуря взгляд, Джумбо важно в танце поплывет Пять шагов вперед и пять назад. А душа подернется тоской - Руку на попону положи, Слон смешно закрутит головой: Дескать, брось, хозяин, не тужи! А хозяин у него отныне Ленинградец - русский капитан, Тот, что спас из воющей пучины Тринидадский сейнер "Алькоран". И хозяин, сгорбленный, как вяз, Утром в бухте, огненной от зноя, Долго руку капитану тряс И кивал седою головою: - Я сдаю... Отплавался... Ну что ж! Не обидь. Прими от старика. Ты ведь русский, денег не возмешь. Вот мой друг... Ты с ним не пропадешь. Джумбо - верный спутник моряка! Вправду, что ли, дед наворожил? Но когда попали у Курил Прямо на пути тайфуна "Бетси", Некуда, казалось, было деться, Но корабль вдруг чудом проскочил! И с тех пор ненастье иль туман - Капитан, слоненка взяв в ладони, Важно спросит: - Ну, беду прогоним? - Тот кивнет: - Прогоним, капитан! Но сегодня к черту ураганы! Нынче не в буране, не во мгле, Джумбо с капитаном на земле В ленинградском доме капитана. И когда под мелодичный звон Джумбо танцы выполнил сполна, Восхищенно ахнула жена: - Это ж - просто сказка, а не слон! Знаешь, пусть он дома остается. В море качка - смотришь, разобьется. Если он и вправду амулет, Для него ведь расстояний нет. Моряки почти не видят жен. Тверд моряк, а ведь не камень тоже... Кто его осудит, если он Милой отказать ни в чем не может?! И теперь на полке у окна Слон все так же счастье бережет. А хозяйка больше не одна, Джумбо тоже терпеливо ждет... Годы, годы... Встречи и разлуки... Но однажды грянула беда. Люди - странны. Люди иногда Делают нелепые поступки. То ли муха злая укусила, То ль со скуки, то ли от тоски, Только раз хозяйка пригласила Гостя на коньяк и пироги. В звоне рюмок по квартире плыл Запах незнакомых сигарет. Гость с хозяйкой весело шутил, А глаза играли в "да" и "нет"... Вот, отставив загремевший стул, Гость к ней мягко двинулся навстречу, Вот ей руки положил на плечи, Вот к себе безмолвно потянул... Где-то в море, не смыкая глаз, Пишет письма капитан в тоске, Пишет и не знает, что сейчас Все, чем жил он всякий день и час, Может быть, висит на волоске. И уже не в капитанской власти Нынче абсолютно ничего. Видно, вся надежда на него, На слона, что сберегает счастье! Никогда перед бедой грозящей Верный друг нигде не отступал. Слон не дрогнет! Даже если мал, Даже если он не настоящий... Гость уже с хозяйкой не смеются. Он тепло к плечу ее приник. Губы... Вот сейчас они сольются! Вот сейчас, сейчас... И в этот миг Ветер, что ли, в форточку подул, В механизме ль прятался секрет? Только Джумбо будто бы вздохнул, Только Джумбо медленно шагнул И, как бомба, грохнул о паркет! Женщина, отпрянув от мужчины, Ахнула и молча, не дыша, Вслушивалась, как гудят пружины, Точно Джумбо гневная душа. Медленно осколок подняла С надписью свинцовой на боку: "Я морское счастье берегу!" Лбом к окну. И точно замерла. Где-то плыли, плыли, как во сне, Пальмы, рифы, мачты, будто нити... Руки - холод, голова - в огне... Но спокойно гостю в тишине, Медленно и глухо: - Уходите! В Желтом море, не смыкая глаз, В ночь плывет хозяин амулета... Только, видно, кончился рассказ, Если больше амулета нету. Нет. Как нет ни шагу без разлук. Есть лишь горсть фарфора и свинца. Правда ль, сказка... Но замкнулся круг. Хорошо, когда бывает друг, Верный до осколка, до конца! 1968.SERGEYg
ЗИМНЯЯ СКАЗКА Метелица, как медведица, Весь вечер буянит зло, То воет внизу под лестницей, То лапой скребет стекло.
Дома под ветром сутулятся, Плывут в молоке огоньки, Стоят постовые на улицах, Как белые снеговики.
Сугробы выгнули спины, Пушистые, как из ваты, И жмутся к домам машины, Как зябнущие щенята.
Кружится ветер белый, Посвистывает на бегу... Мне нужно заняться делом, А я никак не могу.
Приемник бурчит бессвязно, В доме прохладней к ночи, Чайник мурлычет важно, А закипать не хочет.
Все в мире сейчас загадочно, Все будто летит куда-то, Метельно, красиво, сказочно... А сказкам я верю свято.
Сказка... мечта-полуночница... Но где ее взять? Откуда? А сердцу так чуда хочется, Пусть маленького, но чуда!
До боли хочется верить, Что сбудутся вдруг мечты, Сквозь вьюгу звонок у двери - И вот на пороге ты!
Трепетная, смущенная, Снится или не снится?! Снегом запорошенная, Звездочки на ресницах.. . - Не ждал меня? Скажешь, дурочка? А я вот явилась... ? - Сказка моя! Снегурочка! Чудо мое невозможное!
Нет больше зимней ночи! Сердцу хмельно и ярко! Весело чай клокочет, В доме, как в пекле, жарко... Довольно! Хватит! Не буду!
Полночь... гудят провода... Гаснут огни повсюду. Я знаю: сбывается чудо, Да только вот не всегда...
Метелица как медведица, Косматая голова. А сердцу все-таки верится В несбыточные слова:
- Не ждал меня? Скажешь, дурочка? Полночь гудит тревожная... Где ты, моя Снегурочка, Сказка моя невозможная?..
ЗИМНЯЯ СКАЗКА Метелица, как медведица, Весь вечер буянит зло, То воет внизу под лестницей, То лапой скребет стекло.
Дома под ветром сутулятся, Плывут в молоке огоньки, Стоят постовые на улицах, Как белые снеговики.
Сугробы выгнули спины, Пушистые, как из ваты, И жмутся к домам машины, Как зябнущие щенята.
Кружится ветер белый, Посвистывает на бегу... Мне нужно заняться делом, А я никак не могу.
Приемник бурчит бессвязно, В доме прохладней к ночи, Чайник мурлычет важно, А закипать не хочет.
Все в мире сейчас загадочно, Все будто летит куда-то, Метельно, красиво, сказочно... А сказкам я верю свято.
Сказка... мечта-полуночница... Но где ее взять? Откуда? А сердцу так чуда хочется, Пусть маленького, но чуда!
До боли хочется верить, Что сбудутся вдруг мечты, Сквозь вьюгу звонок у двери - И вот на пороге ты!
Трепетная, смущенная, Снится или не снится?! Снегом запорошенная, Звездочки на ресницах.. . - Не ждал меня? Скажешь, дурочка? А я вот явилась... ? - Сказка моя! Снегурочка! Чудо мое невозможное!
Нет больше зимней ночи! Сердцу хмельно и ярко! Весело чай клокочет, В доме, как в пекле, жарко... Довольно! Хватит! Не буду!
Полночь... гудят провода... Гаснут огни повсюду. Я знаю: сбывается чудо, Да только вот не всегда...
Метелица как медведица, Косматая голова. А сердцу все-таки верится В несбыточные слова:
- Не ждал меня? Скажешь, дурочка? Полночь гудит тревожная... Где ты, моя Снегурочка, Сказка моя невозможная?..SERGEYg
БАЛЛАДА О НЕНАВИСТИ И ЛЮБВИ I Метель ревет, как седой исполин, Вторые сутки не утихая, Ревет, как пятьсот самолетных турбин, И нет ей, проклятой, конца и края! Пляшет огромным белым костром, Глушит моторы и гасит фары. В замяти снежной аэродром, Служебные здания и ангары. В прокуренной комнате тусклый свет, Вторые сутки не спит радист. Он ловит, он слушает треск и свист, Все ждут напряженно: жив или нет? Радист кивает: - Пока еще да, Но боль ему не дает распрямиться. А он еще шутит: "Мол, вот беда Левая плоскость моя никуда! Скорее всего перелом ключицы..." Где-то буран, ни огня, ни звезды Над местом аварии самолета. Лишь снег заметает обломков следы Да замерзающего пилота. Ищут тракторы день и ночь, Да только впустую. До слез обидно. Разве найти тут, разве помочь - Руки в полуметре от фар не видно? А он понимает, а он и не ждет, Лежа в ложбинке, что станет гробом. Трактор если даже придет, То все равно в двух шагах пройдет И не заметит его под сугробом. Сейчас любая зазря операция. И все-таки жизнь покуда слышна. Слышна ведь его портативная рация Чудом каким-то, но спасена. Встать бы, но боль обжигает бок, Теплой крови полон сапог, Она, остывая, смерзается в лед, Снег набивается в нос и рот. Что перебито? Понять нельзя. Но только не двинуться, не шагнуть! Вот и окончен, видать, твой путь! А где-то сынишка, жена, друзья... Где-то комната, свет, тепло... Не надо об этом! В глазах темнеет... Снегом, наверно, на метр замело. Тело сонливо деревенеет... А в шлемофоне звучат слова: - Алло! Ты слышишь? Держись, дружище - Тупо кружится голова... - Алло! Мужайся! Тебя разыщут!.. Мужайся? Да что он, пацан или трус?! В каких ведь бывал переделках грозных. - Спасибо... Вас понял... Пока держусь! - А про себя добавляет: "Боюсь, Что будет все, кажется, слишком поздно..." Совсем чугунная голова. Кончаются в рации батареи. Их хватит еще на час или два. Как бревна руки... спина немеет... - Алло!- это, кажется, генерал.- Держитесь, родной, вас найдут, откопают...- Странно: слова звенят, как кристалл, Бьются, стучат, как в броню металл, А в мозг остывший почти не влетают... Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле, Как мало, наверное, необходимо: Замерзнув вконец, оказаться в тепле, Где доброе слово да чай на столе, Спирта глоток да затяжка дыма... Опять в шлемофоне шуршит тишина. Потом сквозь метельное завыванье: - Алло! Здесь в рубке твоя жена! Сейчас ты услышишь ее. Вниманье! С минуту гуденье тугой волны, Какие-то шорохи, трески, писки, И вдруг далекий голос жены, До боли знакомый, до жути близкий! - Не знаю, что делать и что сказать. Милый, ты сам ведь отлично знаешь, Что, если даже совсем замерзаешь, Надо выдержать, устоять! Хорошая, светлая, дорогая! Ну как объяснить ей в конце концов, Что он не нарочно же здесь погибает, Что боль даже слабо вздохнуть мешает И правде надо смотреть в лицо. - Послушай! Синоптики дали ответ: Буран окончится через сутки. Продержишься? Да? - К сожалению, нет... - Как нет? Да ты не в своем рассудке! Увы, все глуше звучат слова. Развязка, вот она - как ни тяжко. Живет еще только одна голова, А тело - остывшая деревяшка. А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?! Держись! Часов через пять рассвет. Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?! Ну есть ли хоть шанс? - К сожалению, нет... Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет. Как трудно последний привет послать! И вдруг: - Раз так, я должна сказать! - Голос резкий, нельзя узнать. Странно. Что это может значить? - Поверь, мне горько тебе говорить. Еще вчера я б от страха скрыла. Но раз ты сказал, что тебе не дожить, То лучше, чтоб после себя не корить, Сказать тебе коротко все, что было. Знай же, что я дрянная жена И стою любого худого слова. Я вот уже год тебе не верна И вот уже год, как люблю другого! О, как я страдала, встречая пламя Твоих горячих восточных глаз. - Он молча слушал ее рассказ, Слушал, может, последний раз, Сухую былинку зажав зубами. - Вот так целый год я лгала, скрывала, Но это от страха, а не со зла. - Скажи мне имя!..- Она помолчала, Потом, как ударив, имя сказала, Лучшего друга его назвала! Затем добавила торопливо: - Мы улетаем на днях на юг. Здесь трудно нам было бы жить счастливо. Быть может, все это не так красиво, Но он не совсем уж бесчестный друг. Он просто не смел бы, не мог, как и я, Выдержать, встретясь с твоими глазами. За сына не бойся. Он едет с нами. Теперь все заново: жизнь и семья. Прости. Не ко времени эти слова. Но больше не будет иного времени. - Он слушает молча. Горит голова... И словно бы молот стучит по темени... - Как жаль, что тебе ничем не поможешь! Судьба перепутала все пути. Прощай! Не сердись и прости, если можешь! За подлость и радость мою прости! Полгода прошло или полчаса? Наверно, кончились батареи. Все дальше, все тише шумы... голоса... Лишь сердце стучит все сильней и сильнее! Оно грохочет и бьет в виски! Оно полыхает огнем и ядом. Оно разрывается на куски! Что больше в нем: ярости или тоски? Взвешивать поздно, да и не надо! Обида волной заливает кровь. Перед глазами сплошной туман. Где дружба на свете и где любовь? Их нету! И ветер как эхо вновь: Их нету! Все подлость и все обман! Ему в снегу суждено подыхать, Как псу, коченея под стоны вьюги, Чтоб два предателя там, на юге, Со смехом бутылку открыв на досуге, Могли поминки по нем справлять?! Они совсем затиранят мальца И будут усердствовать до конца, Чтоб вбить ему в голову имя другого И вырвать из памяти имя отца! И все-таки светлая вера дана Душонке трехлетнего пацана. Сын слушает гул самолетов и ждет. А он замерзает, а он не придет! Сердце грохочет, стучит в виски, Взведенное, словно курок нагана. От нежности, ярости и тоски Оно разрывается на куски. А все-таки рано сдаваться, рано! Эх, силы! Откуда вас взять, откуда? Но тут ведь на карту не жизнь, а честь! Чудо? Вы скажете, нужно чудо? Так пусть же! Считайте, что чудо есть! Надо любою ценой подняться И всем существом, устремясь вперед, Грудью от мерзлой земли оторваться, Как самолет, что не хочет сдаваться, А сбитый, снова идет на взлет! Боль подступает такая, что кажется, Замертво рухнешь назад, ничком! И все-таки он, хрипя, поднимается. Чудо, как видите, совершается! Впрочем, о чуде потом, потом... Швыряет буран ледяную соль, Но тело горит, будто жарким летом, Сердце колотится в горле где-то, Багровая ярость да черная боль! Вдали сквозь дикую карусель Глаза мальчишки, что верно ждут, Они большие, во всю метель, Они, как компас, его ведут! - Не выйдет! Неправда, не пропаду! - Он жив. Он двигается, ползет! Встает, качается на ходу, Падает снова и вновь встает...
II К полудню буран захирел и сдал. Упал и рассыпался вдруг на части. Упал, будто срезанный наповал, Выпустив солнце из белой пасти. Он сдал, в предчувствии скорой весны, Оставив после ночной операции На чахлых кустах клочки седины, Как белые флаги капитуляции. Идет на бреющем вертолет, Ломая безмолвие тишины. Шестой разворот, седьмой разворот, Он ищет... ищет... и вот, и вот - Темная точка средь белизны! Скорее! От рева земля тряслась. Скорее! Ну что там: зверь? Человек? Точка качнулась, приподнялась И рухнула снова в глубокий снег... Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп! Ровно и плавно гудят машины. И первой без лесенки прямо в сугроб Метнулась женщина из кабины! Припала к мужу: - Ты жив, ты жив! Я знала... Все будет так, не иначе!..- И, шею бережно обхватив, Что-то шептала, смеясь и плача. Дрожа, целовала, как в полусне, Замерзшие руки, лицо и губы. А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы: - Не смей... ты сама же сказала мне.. - Молчи! Не надо! Все бред, все бред! Какой же меркой меня ты мерил? Как мог ты верить?! А впрочем, нет, Какое счастье, что ты поверил! Я знала, я знала характер твой! Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви! И нужен был шанс, последний, любой! А ненависть может гореть порой Даже сильней любви! И вот, говорю, а сама трясусь, Играю какого-то подлеца. И все боюсь, что сейчас сорвусь, Что-нибудь выкрикну, разревусь, Не выдержав до конца! Прости же за горечь, любимый мой! Всю жизнь за один, за один твой взгляд, Да я, как дура, пойду за тобой, Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад! И были такими глаза ее, Глаза, что любили и тосковали, Таким они светом сейчас сияли, Что он посмотрел в них и понял все! И, полузамерзший, полуживой, Он стал вдруг счастливейшим на планете. Ненависть, как ни сильна порой, Не самая сильная вещь на свете!
БАЛЛАДА О НЕНАВИСТИ И ЛЮБВИ I Метель ревет, как седой исполин, Вторые сутки не утихая, Ревет, как пятьсот самолетных турбин, И нет ей, проклятой, конца и края! Пляшет огромным белым костром, Глушит моторы и гасит фары. В замяти снежной аэродром, Служебные здания и ангары. В прокуренной комнате тусклый свет, Вторые сутки не спит радист. Он ловит, он слушает треск и свист, Все ждут напряженно: жив или нет? Радист кивает: - Пока еще да, Но боль ему не дает распрямиться. А он еще шутит: "Мол, вот беда Левая плоскость моя никуда! Скорее всего перелом ключицы..." Где-то буран, ни огня, ни звезды Над местом аварии самолета. Лишь снег заметает обломков следы Да замерзающего пилота. Ищут тракторы день и ночь, Да только впустую. До слез обидно. Разве найти тут, разве помочь - Руки в полуметре от фар не видно? А он понимает, а он и не ждет, Лежа в ложбинке, что станет гробом. Трактор если даже придет, То все равно в двух шагах пройдет И не заметит его под сугробом. Сейчас любая зазря операция. И все-таки жизнь покуда слышна. Слышна ведь его портативная рация Чудом каким-то, но спасена. Встать бы, но боль обжигает бок, Теплой крови полон сапог, Она, остывая, смерзается в лед, Снег набивается в нос и рот. Что перебито? Понять нельзя. Но только не двинуться, не шагнуть! Вот и окончен, видать, твой путь! А где-то сынишка, жена, друзья... Где-то комната, свет, тепло... Не надо об этом! В глазах темнеет... Снегом, наверно, на метр замело. Тело сонливо деревенеет... А в шлемофоне звучат слова: - Алло! Ты слышишь? Держись, дружище - Тупо кружится голова... - Алло! Мужайся! Тебя разыщут!.. Мужайся? Да что он, пацан или трус?! В каких ведь бывал переделках грозных. - Спасибо... Вас понял... Пока держусь! - А про себя добавляет: "Боюсь, Что будет все, кажется, слишком поздно..." Совсем чугунная голова. Кончаются в рации батареи. Их хватит еще на час или два. Как бревна руки... спина немеет... - Алло!- это, кажется, генерал.- Держитесь, родной, вас найдут, откопают...- Странно: слова звенят, как кристалл, Бьются, стучат, как в броню металл, А в мозг остывший почти не влетают... Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле, Как мало, наверное, необходимо: Замерзнув вконец, оказаться в тепле, Где доброе слово да чай на столе, Спирта глоток да затяжка дыма... Опять в шлемофоне шуршит тишина. Потом сквозь метельное завыванье: - Алло! Здесь в рубке твоя жена! Сейчас ты услышишь ее. Вниманье! С минуту гуденье тугой волны, Какие-то шорохи, трески, писки, И вдруг далекий голос жены, До боли знакомый, до жути близкий! - Не знаю, что делать и что сказать. Милый, ты сам ведь отлично знаешь, Что, если даже совсем замерзаешь, Надо выдержать, устоять! Хорошая, светлая, дорогая! Ну как объяснить ей в конце концов, Что он не нарочно же здесь погибает, Что боль даже слабо вздохнуть мешает И правде надо смотреть в лицо. - Послушай! Синоптики дали ответ: Буран окончится через сутки. Продержишься? Да? - К сожалению, нет... - Как нет? Да ты не в своем рассудке! Увы, все глуше звучат слова. Развязка, вот она - как ни тяжко. Живет еще только одна голова, А тело - остывшая деревяшка. А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?! Держись! Часов через пять рассвет. Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?! Ну есть ли хоть шанс? - К сожалению, нет... Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет. Как трудно последний привет послать! И вдруг: - Раз так, я должна сказать! - Голос резкий, нельзя узнать. Странно. Что это может значить? - Поверь, мне горько тебе говорить. Еще вчера я б от страха скрыла. Но раз ты сказал, что тебе не дожить, То лучше, чтоб после себя не корить, Сказать тебе коротко все, что было. Знай же, что я дрянная жена И стою любого худого слова. Я вот уже год тебе не верна И вот уже год, как люблю другого! О, как я страдала, встречая пламя Твоих горячих восточных глаз. - Он молча слушал ее рассказ, Слушал, может, последний раз, Сухую былинку зажав зубами. - Вот так целый год я лгала, скрывала, Но это от страха, а не со зла. - Скажи мне имя!..- Она помолчала, Потом, как ударив, имя сказала, Лучшего друга его назвала! Затем добавила торопливо: - Мы улетаем на днях на юг. Здесь трудно нам было бы жить счастливо. Быть может, все это не так красиво, Но он не совсем уж бесчестный друг. Он просто не смел бы, не мог, как и я, Выдержать, встретясь с твоими глазами. За сына не бойся. Он едет с нами. Теперь все заново: жизнь и семья. Прости. Не ко времени эти слова. Но больше не будет иного времени. - Он слушает молча. Горит голова... И словно бы молот стучит по темени... - Как жаль, что тебе ничем не поможешь! Судьба перепутала все пути. Прощай! Не сердись и прости, если можешь! За подлость и радость мою прости! Полгода прошло или полчаса? Наверно, кончились батареи. Все дальше, все тише шумы... голоса... Лишь сердце стучит все сильней и сильнее! Оно грохочет и бьет в виски! Оно полыхает огнем и ядом. Оно разрывается на куски! Что больше в нем: ярости или тоски? Взвешивать поздно, да и не надо! Обида волной заливает кровь. Перед глазами сплошной туман. Где дружба на свете и где любовь? Их нету! И ветер как эхо вновь: Их нету! Все подлость и все обман! Ему в снегу суждено подыхать, Как псу, коченея под стоны вьюги, Чтоб два предателя там, на юге, Со смехом бутылку открыв на досуге, Могли поминки по нем справлять?! Они совсем затиранят мальца И будут усердствовать до конца, Чтоб вбить ему в голову имя другого И вырвать из памяти имя отца! И все-таки светлая вера дана Душонке трехлетнего пацана. Сын слушает гул самолетов и ждет. А он замерзает, а он не придет! Сердце грохочет, стучит в виски, Взведенное, словно курок нагана. От нежности, ярости и тоски Оно разрывается на куски. А все-таки рано сдаваться, рано! Эх, силы! Откуда вас взять, откуда? Но тут ведь на карту не жизнь, а честь! Чудо? Вы скажете, нужно чудо? Так пусть же! Считайте, что чудо есть! Надо любою ценой подняться И всем существом, устремясь вперед, Грудью от мерзлой земли оторваться, Как самолет, что не хочет сдаваться, А сбитый, снова идет на взлет! Боль подступает такая, что кажется, Замертво рухнешь назад, ничком! И все-таки он, хрипя, поднимается. Чудо, как видите, совершается! Впрочем, о чуде потом, потом... Швыряет буран ледяную соль, Но тело горит, будто жарким летом, Сердце колотится в горле где-то, Багровая ярость да черная боль! Вдали сквозь дикую карусель Глаза мальчишки, что верно ждут, Они большие, во всю метель, Они, как компас, его ведут! - Не выйдет! Неправда, не пропаду! - Он жив. Он двигается, ползет! Встает, качается на ходу, Падает снова и вновь встает...
II К полудню буран захирел и сдал. Упал и рассыпался вдруг на части. Упал, будто срезанный наповал, Выпустив солнце из белой пасти. Он сдал, в предчувствии скорой весны, Оставив после ночной операции На чахлых кустах клочки седины, Как белые флаги капитуляции. Идет на бреющем вертолет, Ломая безмолвие тишины. Шестой разворот, седьмой разворот, Он ищет... ищет... и вот, и вот - Темная точка средь белизны! Скорее! От рева земля тряслась. Скорее! Ну что там: зверь? Человек? Точка качнулась, приподнялась И рухнула снова в глубокий снег... Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп! Ровно и плавно гудят машины. И первой без лесенки прямо в сугроб Метнулась женщина из кабины! Припала к мужу: - Ты жив, ты жив! Я знала... Все будет так, не иначе!..- И, шею бережно обхватив, Что-то шептала, смеясь и плача. Дрожа, целовала, как в полусне, Замерзшие руки, лицо и губы. А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы: - Не смей... ты сама же сказала мне.. - Молчи! Не надо! Все бред, все бред! Какой же меркой меня ты мерил? Как мог ты верить?! А впрочем, нет, Какое счастье, что ты поверил! Я знала, я знала характер твой! Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви! И нужен был шанс, последний, любой! А ненависть может гореть порой Даже сильней любви! И вот, говорю, а сама трясусь, Играю какого-то подлеца. И все боюсь, что сейчас сорвусь, Что-нибудь выкрикну, разревусь, Не выдержав до конца! Прости же за горечь, любимый мой! Всю жизнь за один, за один твой взгляд, Да я, как дура, пойду за тобой, Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад! И были такими глаза ее, Глаза, что любили и тосковали, Таким они светом сейчас сияли, Что он посмотрел в них и понял все! И, полузамерзший, полуживой, Он стал вдруг счастливейшим на планете. Ненависть, как ни сильна порой, Не самая сильная вещь на свете!SERGEYg
ОТЦЫ И ДЕТИ Сегодня я слово хочу сказать Всем тем, кому золотых семнадцать, Кому окрыленных, веселых двадцать, Кому удивительных двадцать пять. По-моему, это пустой разговор, Когда утверждают, что есть на свете Какой-то нелепый, извечный спор, В котором воюют отцы и дети. Пускай болтуны что хотят твердят, У нас же не две, а одна дорога. И я бы хотел вам, как старший брат, О ваших отцах рассказать немного. Когда веселитесь вы или даже Танцуете так, что дрожит звезда, Вам кто-то порой с осужденьем скажет: - А мы не такими были тогда! Вы строгою меркою их не мерьте. Пускай. Ворчуны же всегда правы! Вы только, пожалуйста, им не верьте. Мы были такими же, как и вы. Мы тоже считались порой пижонами И были горласты в своей правоте, А если не очень-то были модными, То просто возсти были не те. Когда ж танцевали мы или бузили Да так, что срывалась с небес звезда, Мы тоже слышали иногда: - Нет, мы не такими когда-то были! Мы бурно дружили, мы жарко мечтали. И все же порою - чего скрывать!- Мы в парты девчонкам мышей совали, Дурили. Скелетам усы рисовали, И нам, как и вам, в дневниках писали: "Пусть явится в срочном порядке мать!" И все-таки в главном, большом, серьезном Мы шли не колеблясь, мы прямо шли. И в лихолетьи свинцово-грозном, Мы на экзамене самом сложном Не провалились. Не подвели. Поверьте, это совсем не просто Жить так, чтоб гордилась тобой страна, Когда тебе вовсе еще не по росту Шинель, оружие и война. Но шли ребята, назло ветрам, И умирали, не встретив зрелость, По рощам, балкам и по лесам, А было им столько же, сколько вам, И жить им, конечно, до слез хотелось. За вас, за мечты, за весну ваших снов, Погибли ровесники ваши - солдаты: Мальчишки, не брившие даже усов, И не слыхавшие нежных слов, Еще не целованные девчата. Я знаю их, встретивших смерть в бою. Я вправе рассказывать вам об этом, Ведь сам я, лишь выживший чудом, стою Меж их темнотою и вашим светом. Но те, что погибли, и те, что пришли, Хотели, надеялись и мечтали, Чтоб вы, их наследники, в светлой дали Большое и звонкое счастье земли Надежно и прочно потом держали. Но быть хорошими, значит ли жить Стерильными ангелочками? Ни станцевать, ни спеть, ни сострить, Ни выпить пива, ни закурить, Короче: крахмально белея, быть Платочками-уголочками?! Кому это нужно и для чего? Не бойтесь шуметь нисколько. Резкими будете - ничего! И даже дерзкими - ничего! Вот бойтесь цинизма только. И суть не в новейшем покрое брюк, Не в платьях, порой кричащих, А в правде, а в честном пожатье рук И в ваших делах настоящих. Конечно, не дай только бог, ребята, Но знаю я, если хлестнет гроза, Вы твердо посмотрите ей в глаза Так же, как мы смотрели когда-то. И вы хулителям всех мастей Не верьте. Нет никакой на свете Нелепой проблемы "отцов и детей", Есть близкие люди: отцы и дети! Идите ж навстречу ветрам событий, И пусть вам всю жизнь поют соловьи. Красивой мечты вам, друзья мои! Счастливых дорог и больших открытий!
ОТЦЫ И ДЕТИ Сегодня я слово хочу сказать Всем тем, кому золотых семнадцать, Кому окрыленных, веселых двадцать, Кому удивительных двадцать пять. По-моему, это пустой разговор, Когда утверждают, что есть на свете Какой-то нелепый, извечный спор, В котором воюют отцы и дети. Пускай болтуны что хотят твердят, У нас же не две, а одна дорога. И я бы хотел вам, как старший брат, О ваших отцах рассказать немного. Когда веселитесь вы или даже Танцуете так, что дрожит звезда, Вам кто-то порой с осужденьем скажет: - А мы не такими были тогда! Вы строгою меркою их не мерьте. Пускай. Ворчуны же всегда правы! Вы только, пожалуйста, им не верьте. Мы были такими же, как и вы. Мы тоже считались порой пижонами И были горласты в своей правоте, А если не очень-то были модными, То просто возсти были не те. Когда ж танцевали мы или бузили Да так, что срывалась с небес звезда, Мы тоже слышали иногда: - Нет, мы не такими когда-то были! Мы бурно дружили, мы жарко мечтали. И все же порою - чего скрывать!- Мы в парты девчонкам мышей совали, Дурили. Скелетам усы рисовали, И нам, как и вам, в дневниках писали: "Пусть явится в срочном порядке мать!" И все-таки в главном, большом, серьезном Мы шли не колеблясь, мы прямо шли. И в лихолетьи свинцово-грозном, Мы на экзамене самом сложном Не провалились. Не подвели. Поверьте, это совсем не просто Жить так, чтоб гордилась тобой страна, Когда тебе вовсе еще не по росту Шинель, оружие и война. Но шли ребята, назло ветрам, И умирали, не встретив зрелость, По рощам, балкам и по лесам, А было им столько же, сколько вам, И жить им, конечно, до слез хотелось. За вас, за мечты, за весну ваших снов, Погибли ровесники ваши - солдаты: Мальчишки, не брившие даже усов, И не слыхавшие нежных слов, Еще не целованные девчата. Я знаю их, встретивших смерть в бою. Я вправе рассказывать вам об этом, Ведь сам я, лишь выживший чудом, стою Меж их темнотою и вашим светом. Но те, что погибли, и те, что пришли, Хотели, надеялись и мечтали, Чтоб вы, их наследники, в светлой дали Большое и звонкое счастье земли Надежно и прочно потом держали. Но быть хорошими, значит ли жить Стерильными ангелочками? Ни станцевать, ни спеть, ни сострить, Ни выпить пива, ни закурить, Короче: крахмально белея, быть Платочками-уголочками?! Кому это нужно и для чего? Не бойтесь шуметь нисколько. Резкими будете - ничего! И даже дерзкими - ничего! Вот бойтесь цинизма только. И суть не в новейшем покрое брюк, Не в платьях, порой кричащих, А в правде, а в честном пожатье рук И в ваших делах настоящих. Конечно, не дай только бог, ребята, Но знаю я, если хлестнет гроза, Вы твердо посмотрите ей в глаза Так же, как мы смотрели когда-то. И вы хулителям всех мастей Не верьте. Нет никакой на свете Нелепой проблемы "отцов и детей", Есть близкие люди: отцы и дети! Идите ж навстречу ветрам событий, И пусть вам всю жизнь поют соловьи. Красивой мечты вам, друзья мои! Счастливых дорог и больших открытий!SERGEYg
В ЗЕМЛЯНКЕ Огонек чадит в жестянке, Дым махорочный столбом... Пять бойцов сидят в землянке И мечтают кто о чем. В тишине да на покое Помечтать оно не грех. Вот один боец с тоскою, Глаз сощуря, молвил: "Эх!" И замолк, второй качнулся, Подавил протяжный вздох, Вкусно дымом затянулся И с улыбкой молвил: "Ох!" "Да",- ответил третий, взявшись За починку сапога, А четвертый, размечтавшись, Пробасил в ответ: "Ага!" "Не могу уснуть, нет мочи! - Пятый вымолвил солдат. - Ну чего вы, братцы, к ночи Разболтались про девчат!"
В ЗЕМЛЯНКЕ Огонек чадит в жестянке, Дым махорочный столбом... Пять бойцов сидят в землянке И мечтают кто о чем. В тишине да на покое Помечтать оно не грех. Вот один боец с тоскою, Глаз сощуря, молвил: "Эх!" И замолк, второй качнулся, Подавил протяжный вздох, Вкусно дымом затянулся И с улыбкой молвил: "Ох!" "Да",- ответил третий, взявшись За починку сапога, А четвертый, размечтавшись, Пробасил в ответ: "Ага!" "Не могу уснуть, нет мочи! - Пятый вымолвил солдат. - Ну чего вы, братцы, к ночи Разболтались про девчат!"SERGEYg
ОСТРОВ РОМАНТИКИ От Арктики до Антарктики Люди весь мир прошли. И только остров Романтики На карты не нанесли. А он существует, заметьте-ка, Там есть и луна и горы, Но нет ни единого скептика И ни одного резонера. Ни шепота обывателей, Ни скуки и ни тоски. Живут там одни мечтатели, Влюбленные и чудаки. Там есть голубые утесы И всех ветров голоса, Белые альбатросы И алые паруса. Там есть залив Дон-Кихота, И мыс Робинзона есть. Гитара в большом почете, А первое слово - "честь"! Там сплошь туристские тропы, И перед каждым костром Едят черепах с укропом Под крепкий ямайский ром. Там песня часто увенчана Кубком в цветном серебре, А оскорбивший женщину Сжигается на костре. Гитары звенят ночами, К созвездьям ракеты мчат, Там только всегда стихами Влюбленные говорят. От Арктики до Антарктики Люди весь мир прошли, И только остров Романтики На карты не нанесли. Но, право, грустить не надо О картах. Все дело в том, Что остров тот вечно рядом - Он в сердце живет твоем!
ОСТРОВ РОМАНТИКИ От Арктики до Антарктики Люди весь мир прошли. И только остров Романтики На карты не нанесли. А он существует, заметьте-ка, Там есть и луна и горы, Но нет ни единого скептика И ни одного резонера. Ни шепота обывателей, Ни скуки и ни тоски. Живут там одни мечтатели, Влюбленные и чудаки. Там есть голубые утесы И всех ветров голоса, Белые альбатросы И алые паруса. Там есть залив Дон-Кихота, И мыс Робинзона есть. Гитара в большом почете, А первое слово - "честь"! Там сплошь туристские тропы, И перед каждым костром Едят черепах с укропом Под крепкий ямайский ром. Там песня часто увенчана Кубком в цветном серебре, А оскорбивший женщину Сжигается на костре. Гитары звенят ночами, К созвездьям ракеты мчат, Там только всегда стихами Влюбленные говорят. От Арктики до Антарктики Люди весь мир прошли, И только остров Романтики На карты не нанесли. Но, право, грустить не надо О картах. Все дело в том, Что остров тот вечно рядом - Он в сердце живет твоем!SERGEYg
ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ? Что же такое счастье? Одни говорят:- Это страсти: Карты, вино, увлеченья - Все острые ощущенья. Другие верят, что счастье - В окладе большом и власти, В глазах секретарш плененных И трепете подчиненных. Третьи считают, что счастье - Это большое участие: Забота, тепло, внимание И общность переживания. По мненью четвертых, это С милой сидеть до рассвета, Однажды в любви признаться И больше не расставаться. Еще есть такое мнение, Что счастье - это горение: Поиск, мечта, работа И дерзкие крылья взлета! А счастье, по-моему, просто Бывает разного роста: От кочки и до Казбека, В зависимости от человека!
ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ? Что же такое счастье? Одни говорят:- Это страсти: Карты, вино, увлеченья - Все острые ощущенья. Другие верят, что счастье - В окладе большом и власти, В глазах секретарш плененных И трепете подчиненных. Третьи считают, что счастье - Это большое участие: Забота, тепло, внимание И общность переживания. По мненью четвертых, это С милой сидеть до рассвета, Однажды в любви признаться И больше не расставаться. Еще есть такое мнение, Что счастье - это горение: Поиск, мечта, работа И дерзкие крылья взлета! А счастье, по-моему, просто Бывает разного роста: От кочки и до Казбека, В зависимости от человека!SERGEYg
ТЫ НЕ СОМНЕВАЙСЯ Кружит ветер звездную порошу, В переулки загоняя тьму. Ты не сомневайся: я хороший. Быть плохим мне просто ни к чему! Не подумай, что играю в прятки, Что хитрю или туманю свет. Есть во мне, конечно, недостатки, Ну зачем мне говорить, что нет? Впрочем, что хвальба иль бичеванье. На какой аршин меня ни мерь, Знай одно: что человечьим званьем Я горжусь. И ты мне в этом верь. Я не лжив ни в слове и ни в песне. Уверяю: позы в этом нет. Просто быть правдивым интересней. Жить светлей. И в этом весь секрет. И не благ я вовсе ожидаю, За дела хватаясь с огоньком. Просто потому, что не желаю Жить на свете крохотным жучком. Просто в жизни мне всегда тепло Оттого, что есть цветы и дети. Просто делать доброе на свете Во сто крат приятнее, чем зло. Просто потому, что я мечтаю О весне и половодьях рек, Просто потому, что ты такая - Самый милый в мире человек! Выходи ж навстречу, не смущайся! Выбрось все "зачем" и "почему". Я хороший. Ты не сомневайся! Быть другим мне просто ни к чему!
ТЫ НЕ СОМНЕВАЙСЯ Кружит ветер звездную порошу, В переулки загоняя тьму. Ты не сомневайся: я хороший. Быть плохим мне просто ни к чему! Не подумай, что играю в прятки, Что хитрю или туманю свет. Есть во мне, конечно, недостатки, Ну зачем мне говорить, что нет? Впрочем, что хвальба иль бичеванье. На какой аршин меня ни мерь, Знай одно: что человечьим званьем Я горжусь. И ты мне в этом верь. Я не лжив ни в слове и ни в песне. Уверяю: позы в этом нет. Просто быть правдивым интересней. Жить светлей. И в этом весь секрет. И не благ я вовсе ожидаю, За дела хватаясь с огоньком. Просто потому, что не желаю Жить на свете крохотным жучком. Просто в жизни мне всегда тепло Оттого, что есть цветы и дети. Просто делать доброе на свете Во сто крат приятнее, чем зло. Просто потому, что я мечтаю О весне и половодьях рек, Просто потому, что ты такая - Самый милый в мире человек! Выходи ж навстречу, не смущайся! Выбрось все "зачем" и "почему". Я хороший. Ты не сомневайся! Быть другим мне просто ни к чему!SERGEYg
