Маргарита Алигер Биография Маргарита Иосифовна Алигер (Алигер-Макарова) родилась 24 сентября (7 октября н.с.) 1915 в Одессе в семье служащих. Окончила химический техникум, работала по специальности на заводе. В 1934–1937 годах училась в Литературном институте им. А. М. Горького. Печаталась с 1933 года. А в 1938 году вышел её первый сборник стихов «Год рождения». В центре её стихотворных сборников с самого начала – героико-романтический образ современника, будь то юный энтузиаст первых пятилеток, или мать, мужественно переживающая утрату своего ребёнка, или боец и труженик на фронтах и в тылу Великой Отечественной войны. В 1942 году написала поэму «Зоя» о 3.А. Космодемьянской, за которую в 1943 году удостоена Сталинской премии. Благодаря этой поэме, после которой её имя получило широкую известность, Алигер стала символом сталинской патриотической пропаганды. В 1942 году вышел её сборник «Памяти храбрых», в 1945 году поэмы «Сказка о правде» (вновь о Космодемьянской) и «Твоя победа», в 1953 году сборник «Ленинские горы». После смерти И. В. Сталина известность Алигер сразу же сошла на нет, а поэма «Зоя» была объявлена критикой «посредственной». Алигер была членом редколлегии альманаха «Литературная Москва», который был провозвестником «оттепели». Когда Хрущёв решил подморозить собственную оттепель, Алигер мужественно выступила против него на правительственном банкете-дискуссии с писателями в 1956 году. В 1970 году Алигер выпустила сборник «Синий час» о «нравственных исканиях советского человека». В личной жизни она была глубоко несчастна. Её первый муж композитор Макаров был убит на фронте. Их дочь - талантливая поэтесса Таня Макарова - трагически ушла из жизни. Отец её второй дочери - Александр Фадеев - покончил жизнь самоубийством. Его дочь, выйдя замуж за немецкого поэта Энценсбергера и не найдя за границей своего места в жизни, тоже ушла из жизни по своей воле. Умерла Алигер 1 августа 1992 в посёлке Мичуринец Московской области.
По материалам ПРЕССЫ
Маргарита Алигер Биография Маргарита Иосифовна Алигер (Алигер-Макарова) родилась 24 сентября (7 октября н.с.) 1915 в Одессе в семье служащих. Окончила химический техникум, работала по специальности на заводе. В 1934–1937 годах училась в Литературном институте им. А. М. Горького. Печаталась с 1933 года. А в 1938 году вышел её первый сборник стихов «Год рождения». В центре её стихотворных сборников с самого начала – героико-романтический образ современника, будь то юный энтузиаст первых пятилеток, или мать, мужественно переживающая утрату своего ребёнка, или боец и труженик на фронтах и в тылу Великой Отечественной войны. В 1942 году написала поэму «Зоя» о 3.А. Космодемьянской, за которую в 1943 году удостоена Сталинской премии. Благодаря этой поэме, после которой её имя получило широкую известность, Алигер стала символом сталинской патриотической пропаганды. В 1942 году вышел её сборник «Памяти храбрых», в 1945 году поэмы «Сказка о правде» (вновь о Космодемьянской) и «Твоя победа», в 1953 году сборник «Ленинские горы». После смерти И. В. Сталина известность Алигер сразу же сошла на нет, а поэма «Зоя» была объявлена критикой «посредственной». Алигер была членом редколлегии альманаха «Литературная Москва», который был провозвестником «оттепели». Когда Хрущёв решил подморозить собственную оттепель, Алигер мужественно выступила против него на правительственном банкете-дискуссии с писателями в 1956 году. В 1970 году Алигер выпустила сборник «Синий час» о «нравственных исканиях советского человека». В личной жизни она была глубоко несчастна. Её первый муж композитор Макаров был убит на фронте. Их дочь - талантливая поэтесса Таня Макарова - трагически ушла из жизни. Отец её второй дочери - Александр Фадеев - покончил жизнь самоубийством. Его дочь, выйдя замуж за немецкого поэта Энценсбергера и не найдя за границей своего места в жизни, тоже ушла из жизни по своей воле. Умерла Алигер 1 августа 1992 в посёлке Мичуринец Московской области.
Колокольный звон над Римом кажется почти что зримым,- он плывет, пушист и густ, он растет, как пышный куст.
Колокольный звон над Римом смешан с копотью и дымом и с латинской синевой,- он клубится, как живой.
Как река, сорвав запруду, проникает он повсюду, заливает, глушит, топит судьбы, участи и опыт, волю, действия и думы, человеческие шумы и захлестывает Рим медным паводком своим.
Колокольный звон над Римом кажется неутомимым,- все неистовей прилив волн, идущих на прорыв. Но внезапно миг настанет. Он иссякнет, он устанет, остановится, остынет, как вода, куда-то схлынет, и откатится куда-то гул последнего раската,- в землю или в небеса?
И возникнут из потопа Рим, Италия, Европа, малые пространства суши - человеческие души, их движения, их трепет, женский плач и детский лепет, рев машин и шаг на месте, шум воды и скрежет жести, птичья ярмарка предместий, милой жизни голоса. Советская поэзия 50-70х годов. Москва: Русский язык, 1987.
КОЛОКОЛА
Колокольный звон над Римом кажется почти что зримым,- он плывет, пушист и густ, он растет, как пышный куст.
Колокольный звон над Римом смешан с копотью и дымом и с латинской синевой,- он клубится, как живой.
Как река, сорвав запруду, проникает он повсюду, заливает, глушит, топит судьбы, участи и опыт, волю, действия и думы, человеческие шумы и захлестывает Рим медным паводком своим.
Колокольный звон над Римом кажется неутомимым,- все неистовей прилив волн, идущих на прорыв. Но внезапно миг настанет. Он иссякнет, он устанет, остановится, остынет, как вода, куда-то схлынет, и откатится куда-то гул последнего раската,- в землю или в небеса?
И возникнут из потопа Рим, Италия, Европа, малые пространства суши - человеческие души, их движения, их трепет, женский плач и детский лепет, рев машин и шаг на месте, шум воды и скрежет жести, птичья ярмарка предместий, милой жизни голоса. Советская поэзия 50-70х годов. Москва: Русский язык, 1987.SERGEYg
Мне новый день - как новый человек, с другим характером, другой судьбою. Он вышел рано. Гор, морей и рек препятствия он видит пред собою.
Есть люди - праздники, когда с утра такая легкость в жизни и в природе, цветут цветы, смеется детвора... Их долго ждут, они как миг проходят.
А я хочу прожить, как этот день, в котором солнце с непогодой спорит, последних листьев трепетная тень, тревожный запах северного моря;
в котором очень мало тишины и смелые вершатся перемены. В нем все задачи будут решены, и все решенья будут неизменны.
И будут листья в гаснущем огне, и будет солнце стынуть на дорожках. и будут люди помнить обо мне, как о хрустальном и прозрачном дне, в который были счастливы немножко.
И ты поймешь: светла твоя тоска, любовь ко мне упорна и упряма. И победят народные войска У трудных гор Сиерра-Гвадаррама.
Чего же больше? Время! На людей родных и сильных наглядеться вдосталь и умереть, как умер этот день, не торопясь, торжественно и просто. 1936
22 СЕНТЯБРЯ К.М.
Мне новый день - как новый человек, с другим характером, другой судьбою. Он вышел рано. Гор, морей и рек препятствия он видит пред собою.
Есть люди - праздники, когда с утра такая легкость в жизни и в природе, цветут цветы, смеется детвора... Их долго ждут, они как миг проходят.
А я хочу прожить, как этот день, в котором солнце с непогодой спорит, последних листьев трепетная тень, тревожный запах северного моря;
в котором очень мало тишины и смелые вершатся перемены. В нем все задачи будут решены, и все решенья будут неизменны.
И будут листья в гаснущем огне, и будет солнце стынуть на дорожках. и будут люди помнить обо мне, как о хрустальном и прозрачном дне, в который были счастливы немножко.
И ты поймешь: светла твоя тоска, любовь ко мне упорна и упряма. И победят народные войска У трудных гор Сиерра-Гвадаррама.
Чего же больше? Время! На людей родных и сильных наглядеться вдосталь и умереть, как умер этот день, не торопясь, торжественно и просто. 1936SERGEYg
БЕРЕЗОВАЯ РОЩА Осыпаются листья, в которых затаился и жил для меня еле слышный, немолкнущий шорох отгремевшего майского дня. Эти самые листья весною, недоверчивым, вкрадчивым днем, содрогнуло короткой волною, опалило внезапным огнем. И раскаты горячего грома задержались в прохладной листве... Я с тех пор в этой роще, как дома, мы в глубоком и крепком родстве. Я дымком неосевшим дышала, прислоняясь к душистым стволам, и она мне ни в чем не мешала, все делила со мной пополам. Утешала меня, как умела, птичьи споры со мною вела, умудренно и мерно шумела, зеленела, ветвилась, росла. Угощала меня земляникой, приводила мне в ноги ручей... И от этой заботы великой я сдалась и поверила ей. Был так верен и так бескорыстен наш немой безусловный союз...
Осыпаются тихие листья. Молкнет роща, а я остаюсь. Сокрушительным ветром подуло. Гром умолк и развеялся дым. Что ж ты, роща, меня обманула? Грош цена утешеньям твоим!
Раздаются упреки глухие наступлению осени в лад... Осыпаются листья сухие, но стволы нерушимо стоят. И шумит непреклонно и грозно их прямая и голая суть:
Невозвратно, напрасно и поздно! Молодую листву позабудь. Укрываться от правды — пустое! Будь ясна, как осенняя тишь, и решай, облетишь ли с листвою или твердо, как мы, устоишь. Нам лукавый обман ненавистен, утешенья ничтожно малы...
Облетают последние листья, но стоят нерушимо стволы. 1956
БЕРЕЗОВАЯ РОЩА Осыпаются листья, в которых затаился и жил для меня еле слышный, немолкнущий шорох отгремевшего майского дня. Эти самые листья весною, недоверчивым, вкрадчивым днем, содрогнуло короткой волною, опалило внезапным огнем. И раскаты горячего грома задержались в прохладной листве... Я с тех пор в этой роще, как дома, мы в глубоком и крепком родстве. Я дымком неосевшим дышала, прислоняясь к душистым стволам, и она мне ни в чем не мешала, все делила со мной пополам. Утешала меня, как умела, птичьи споры со мною вела, умудренно и мерно шумела, зеленела, ветвилась, росла. Угощала меня земляникой, приводила мне в ноги ручей... И от этой заботы великой я сдалась и поверила ей. Был так верен и так бескорыстен наш немой безусловный союз...
Осыпаются тихие листья. Молкнет роща, а я остаюсь. Сокрушительным ветром подуло. Гром умолк и развеялся дым. Что ж ты, роща, меня обманула? Грош цена утешеньям твоим!
Раздаются упреки глухие наступлению осени в лад... Осыпаются листья сухие, но стволы нерушимо стоят. И шумит непреклонно и грозно их прямая и голая суть:
Невозвратно, напрасно и поздно! Молодую листву позабудь. Укрываться от правды — пустое! Будь ясна, как осенняя тишь, и решай, облетишь ли с листвою или твердо, как мы, устоишь. Нам лукавый обман ненавистен, утешенья ничтожно малы...
Облетают последние листья, но стоят нерушимо стволы. 1956SERGEYg
ВЛАДИВОСТОК Крутой обрыв родной земли, летящий косо к океану, от синевы твоей вдали тебя я помнить не устану. Продутый ветрами, сквозной, бегущий в небо по карнизам, сияющей голубизной насквозь проникнут и пронизан, свое величье утвердив, ты смотришь зорко и далеко, родной земли крутой обрыв, крутой уступ Владивостока.
Клубится розовая рань. Играют солнечные блики. Со всех сторон, куда ни глянь, сияет Тихий и Великий. Он очень ярок и могуч, но испокон веков доныне он только плещется у круч моей земли, моей твердыни.
На голубом твоем краю, моя земля, моя родная, основу скальную твою как собственную ощущаю. В составе угля и руды, в пластах гранита и урана мои раздумья и труды, мои поступки и следы, моя судьба навек сохранна. И радость встреч и боль утрат, что мною щедро пережиты, в глубинных тайниках лежат, вкрапленные в твои магниты. И, принеся в мой быт, в мой труд свои глубокие законы, во мне незыблемо живут магические свойства руд, земли характер непреклонный.
И в лучезарный ранний час над гулкой океанской бездной я ощущаю в первый раз, насколько стала я железной. Сквозь расстоянья и года, в потоке вечного движенья, я чувствую, как никогда, закон земного притяженья. Не побоюсь вперед взглянуть и верить жизни не устану. Благодарю судьбу за путь, который вышел к океану. Пусть он бывал со мной жесток, обходных троп не выбирая, твоих глубин незримый ток меня берег, земля родная!
ВЛАДИВОСТОК Крутой обрыв родной земли, летящий косо к океану, от синевы твоей вдали тебя я помнить не устану. Продутый ветрами, сквозной, бегущий в небо по карнизам, сияющей голубизной насквозь проникнут и пронизан, свое величье утвердив, ты смотришь зорко и далеко, родной земли крутой обрыв, крутой уступ Владивостока.
Клубится розовая рань. Играют солнечные блики. Со всех сторон, куда ни глянь, сияет Тихий и Великий. Он очень ярок и могуч, но испокон веков доныне он только плещется у круч моей земли, моей твердыни.
На голубом твоем краю, моя земля, моя родная, основу скальную твою как собственную ощущаю. В составе угля и руды, в пластах гранита и урана мои раздумья и труды, мои поступки и следы, моя судьба навек сохранна. И радость встреч и боль утрат, что мною щедро пережиты, в глубинных тайниках лежат, вкрапленные в твои магниты. И, принеся в мой быт, в мой труд свои глубокие законы, во мне незыблемо живут магические свойства руд, земли характер непреклонный.
И в лучезарный ранний час над гулкой океанской бездной я ощущаю в первый раз, насколько стала я железной. Сквозь расстоянья и года, в потоке вечного движенья, я чувствую, как никогда, закон земного притяженья. Не побоюсь вперед взглянуть и верить жизни не устану. Благодарю судьбу за путь, который вышел к океану. Пусть он бывал со мной жесток, обходных троп не выбирая, твоих глубин незримый ток меня берег, земля родная!
ГОРОД Все мне снится: весна в природе. Все мне снится: весны родней, легкий на ногу, ты проходишь узкой улицею моей. Только нет, то прошли соседи... Только нет, то шаги за углом... Сколько ростепелей, гололедиц и снегов между нами легло! Только губы мои сухие не целованы с декабря. Только любят меня другие, не похожие на тебя. И один из них мягко ходит, речи сладкие говорит... Нашей улицей ветер бродит, нашу форточку шевелит.
Осторожно прикроет двери, по паркету пройдет, как по льду. Что, как вдруг я ему поверю? Что, как вдруг я за ним пойду? Не вини ты меня нимало. Тут во всем виноват ты сам.
А за озером, за Байкалом, прямо в тучи вросли леса. Облака пролегли что горы, раздуваемые весной. И в тайге начинается город, как молоденький лес, сквозной. И брожу я, слезы стирая, узнавая ветра на лету, руки зрячие простирая в ослепленную темноту. Нет, не надо, я слышу и верю в шум тайги и в кипенье рек...
У высокой, у крепкой двери постучится чужой человек. Принесет мне букетик подснежных, голубых и холодных цветов, скажет много нелепых и нежных и немножко приятных слов. Только я улыбаться не стану; я скажу ему, я не солгу: - У меня есть такой желанный, без которого я не могу.- Погляжу на него не мигая: - Как же я поверну с другим, если наша любовь воздвигает города посреди тайги? 1935
ГОРОД Все мне снится: весна в природе. Все мне снится: весны родней, легкий на ногу, ты проходишь узкой улицею моей. Только нет, то прошли соседи... Только нет, то шаги за углом... Сколько ростепелей, гололедиц и снегов между нами легло! Только губы мои сухие не целованы с декабря. Только любят меня другие, не похожие на тебя. И один из них мягко ходит, речи сладкие говорит... Нашей улицей ветер бродит, нашу форточку шевелит.
Осторожно прикроет двери, по паркету пройдет, как по льду. Что, как вдруг я ему поверю? Что, как вдруг я за ним пойду? Не вини ты меня нимало. Тут во всем виноват ты сам.
А за озером, за Байкалом, прямо в тучи вросли леса. Облака пролегли что горы, раздуваемые весной. И в тайге начинается город, как молоденький лес, сквозной. И брожу я, слезы стирая, узнавая ветра на лету, руки зрячие простирая в ослепленную темноту. Нет, не надо, я слышу и верю в шум тайги и в кипенье рек...
У высокой, у крепкой двери постучится чужой человек. Принесет мне букетик подснежных, голубых и холодных цветов, скажет много нелепых и нежных и немножко приятных слов. Только я улыбаться не стану; я скажу ему, я не солгу: - У меня есть такой желанный, без которого я не могу.- Погляжу на него не мигая: - Как же я поверну с другим, если наша любовь воздвигает города посреди тайги? 1935SERGEYg
