Константин Дмитриевич Бальмонт родился 3 (15) июня 1867 года в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии. Отец, Дмитрий Константинович, служил в Шуйском уездном суде и земстве, пройдя путь от мелкого служащего в чине коллежского регистратора до мирового судьи, а затем до председателя уездной земской управы. Мать, Вера Николаевна, урожденная Лебедева, была образованной женщиной, и сильно повлияла на будущее мировоззрение поэта, введя его в мир музыки, словесности, истории. В 1876-1883 годах Бальмонт учился в Шуйской гимназии, откуда был исключен за участие в антиправительственном кружке. Продолжил свое образование во Владимирской гимназии, затем в Москве в университете, и Демидовском лицее в Ярославле. В 1887 году за участие в студенческих волнениях был исключен из Московского университета и сослан в Шую. Высшего образования так и не получил, но благодаря своему трудолюбию и любознательности стал одним из самых эрудированных и культурных людей своего времени. Бальмонт ежегодно прочитывал огромное количество книг, изучил, по разным сведениям, от 14 до 16 языков, кроме литературы и искусства увлекался историей, этнографией, химией. Стихи начал писать в детстве. Первая книга стихов «Сборник стихотворений» издана в Ярославле на средства автора в 1890 году. Молодой поэт после выхода книжки сжег почти весь небольшой тираж. Решающее время в формировании поэтического мировоззрения Бальмонта — середина 1890-х годов. До сих пор его стихи не выделялись чем-то особенным среди поздненароднической поэзии. Публикация сборников «Под северным небом» (1894) и «В безбрежности» (1895), перевод двух научных трудов «История скандинавской литературы» Горна-Швейцера и «Истории итальянской литературы» Гаспари, знакомство с В. Брюсовым и другими представителями нового направления в искусстве, укрепили веру поэта в себя и свое особое предназначение. В 1898 году Бальмонт выпускает сборник «Тишина», окончательно обозначивший место автора в современной литературе. Бальмонту суждено было стать одним из зачинателей нового направления в литературе — символизма. Однако среди «старших символистов» (Д. Мережковский, З. Гиппиус, Ф. Сологуб, В. Брюсов) и среди «младших» (А. Блок, Андрей Белый, Вяч. Иванов) у него была своя позиция, связанная с более широким пониманием символизма как поэзии, которая, помимо конкретного смысла, имеет содержание скрытое, выражаемое с помощью намеков, настроения, музыкального звучания. Из всех символистов Бальмонт наиболее последовательно разрабатывал импрессионистическую ветвь. Его поэтический мир — это мир тончайших мимолетных наблюдений, хрупких чувствований. Предтечами Бальмонта в поэзии являлись, по его мнению, Жуковский, Лермонтов, Фет, Шелли и Э. По. Широкая известность к Бальмонту пришла достаточно поздно, а в конце 1890-х он был скорее известен как талантливый переводчик с норвежского, испанского, английского и других языков. В 1903 году вышел один из лучших сборников поэта «Будем как солнце» и сборник «Только любовь». А перед этим, за антиправительственное стихотворение «Маленький султан», прочитанное на литературном вечере в городской думе, власти выслали Бальмонта из Петербурга, запретив ему проживание и в других университетских городах. И в 1902 году Бальмонт уезжает за границу, оказавшись политическим эмигрантом. Помимо почти всех стран Европы Бальмонт побывал в Соединенных Штатах Америки и Мексике и летом 1905 года вернулся в Москву, где вышли два его сборника «Литургия красоты» и «Фейные сказки». На события первой русской революции Бальмонт откликается сборниками «Стихотворения» (1906) и «Песни мстителя» (1907). Опасаясь преследования поэт вновь покидает Россию и уезжает во Францию, где живет до 1913 года. Отсюда он совершает поездки в Испанию, Египет, Южную Америку, Австралию, Новую Зеландию, Индонезию, Цейлон, Индию. Вышедшая в 1907 году книга «Жар-птица. Свирель славянина», в которой Бальмонт развивал национальную тему, не принесла ему успеха и с этого времени начинается постепенный закат славы поэта. Однако сам Бальмонт не сознавал своего творческого спада. Он остается в стороне от ожесточенной полемики между символистами, ведущейся на страницах «Весов» и «Золотого руна», расходится с Брюсовым в понимании задач, стоящих перед современным искусством, пишет по-прежнему много, легко, самозабвенно. Один за другим выходят сборники «Птицы в воздухе» (1908), «Хоровод времен» (1908), «Зеленый вертоград» (1909). О них с несвойственной ему резкостью отзывается А. Блок. В мае 1913 года, после объявления амнистии в связи с трехсотлетием дома Романовых, Бальмонт возвращается в Россию и на некоторое время оказывается в центре внимания литературной общественности. К этому времени он — не только известный поэт, но и автор трех книг, содержащих литературно-критические и эстетические статьи: «Горные вершины» (1904), «Белые зарницы» (1908), «Морское свечение» (1910). Перед Октябрьской революцией Бальмонт создает еще два по-настоящему интересных сборника «Ясень» (1916) и «Сонеты солнца, меда и луны» (1917). Бальмонт приветствовал свержение самодержавия, однако события, последовавшие вслед за революцией, отпугнули его, и благодаря поддержке А. Луначарского Бальмонт получил в июне 1920 года разрешение на временный выезд за границу. Временный отъезд обернулся для поэта долгими годами эмиграции. В эмиграции Бальмонт опубликовал несколько поэтических сборников: «Дар земле» (1921), «Марево» (1922), «Мое — ей» (1923), «Раздвинутые дали» (1929), «Северное сияние» (1931), «Голубая подкова» (1935), «Светослужение» (1936-1937). Умер 23 декабря 1942 года от воспаления легких. Похоронен в местечке Нуази ле Гран под Парижем, где жил последние годы.
Константин Бальмонт
Константин Дмитриевич Бальмонт родился 3 (15) июня 1867 года в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии. Отец, Дмитрий Константинович, служил в Шуйском уездном суде и земстве, пройдя путь от мелкого служащего в чине коллежского регистратора до мирового судьи, а затем до председателя уездной земской управы. Мать, Вера Николаевна, урожденная Лебедева, была образованной женщиной, и сильно повлияла на будущее мировоззрение поэта, введя его в мир музыки, словесности, истории. В 1876-1883 годах Бальмонт учился в Шуйской гимназии, откуда был исключен за участие в антиправительственном кружке. Продолжил свое образование во Владимирской гимназии, затем в Москве в университете, и Демидовском лицее в Ярославле. В 1887 году за участие в студенческих волнениях был исключен из Московского университета и сослан в Шую. Высшего образования так и не получил, но благодаря своему трудолюбию и любознательности стал одним из самых эрудированных и культурных людей своего времени. Бальмонт ежегодно прочитывал огромное количество книг, изучил, по разным сведениям, от 14 до 16 языков, кроме литературы и искусства увлекался историей, этнографией, химией. Стихи начал писать в детстве. Первая книга стихов «Сборник стихотворений» издана в Ярославле на средства автора в 1890 году. Молодой поэт после выхода книжки сжег почти весь небольшой тираж. Решающее время в формировании поэтического мировоззрения Бальмонта — середина 1890-х годов. До сих пор его стихи не выделялись чем-то особенным среди поздненароднической поэзии. Публикация сборников «Под северным небом» (1894) и «В безбрежности» (1895), перевод двух научных трудов «История скандинавской литературы» Горна-Швейцера и «Истории итальянской литературы» Гаспари, знакомство с В. Брюсовым и другими представителями нового направления в искусстве, укрепили веру поэта в себя и свое особое предназначение. В 1898 году Бальмонт выпускает сборник «Тишина», окончательно обозначивший место автора в современной литературе. Бальмонту суждено было стать одним из зачинателей нового направления в литературе — символизма. Однако среди «старших символистов» (Д. Мережковский, З. Гиппиус, Ф. Сологуб, В. Брюсов) и среди «младших» (А. Блок, Андрей Белый, Вяч. Иванов) у него была своя позиция, связанная с более широким пониманием символизма как поэзии, которая, помимо конкретного смысла, имеет содержание скрытое, выражаемое с помощью намеков, настроения, музыкального звучания. Из всех символистов Бальмонт наиболее последовательно разрабатывал импрессионистическую ветвь. Его поэтический мир — это мир тончайших мимолетных наблюдений, хрупких чувствований. Предтечами Бальмонта в поэзии являлись, по его мнению, Жуковский, Лермонтов, Фет, Шелли и Э. По. Широкая известность к Бальмонту пришла достаточно поздно, а в конце 1890-х он был скорее известен как талантливый переводчик с норвежского, испанского, английского и других языков. В 1903 году вышел один из лучших сборников поэта «Будем как солнце» и сборник «Только любовь». А перед этим, за антиправительственное стихотворение «Маленький султан», прочитанное на литературном вечере в городской думе, власти выслали Бальмонта из Петербурга, запретив ему проживание и в других университетских городах. И в 1902 году Бальмонт уезжает за границу, оказавшись политическим эмигрантом. Помимо почти всех стран Европы Бальмонт побывал в Соединенных Штатах Америки и Мексике и летом 1905 года вернулся в Москву, где вышли два его сборника «Литургия красоты» и «Фейные сказки». На события первой русской революции Бальмонт откликается сборниками «Стихотворения» (1906) и «Песни мстителя» (1907). Опасаясь преследования поэт вновь покидает Россию и уезжает во Францию, где живет до 1913 года. Отсюда он совершает поездки в Испанию, Египет, Южную Америку, Австралию, Новую Зеландию, Индонезию, Цейлон, Индию. Вышедшая в 1907 году книга «Жар-птица. Свирель славянина», в которой Бальмонт развивал национальную тему, не принесла ему успеха и с этого времени начинается постепенный закат славы поэта. Однако сам Бальмонт не сознавал своего творческого спада. Он остается в стороне от ожесточенной полемики между символистами, ведущейся на страницах «Весов» и «Золотого руна», расходится с Брюсовым в понимании задач, стоящих перед современным искусством, пишет по-прежнему много, легко, самозабвенно. Один за другим выходят сборники «Птицы в воздухе» (1908), «Хоровод времен» (1908), «Зеленый вертоград» (1909). О них с несвойственной ему резкостью отзывается А. Блок. В мае 1913 года, после объявления амнистии в связи с трехсотлетием дома Романовых, Бальмонт возвращается в Россию и на некоторое время оказывается в центре внимания литературной общественности. К этому времени он — не только известный поэт, но и автор трех книг, содержащих литературно-критические и эстетические статьи: «Горные вершины» (1904), «Белые зарницы» (1908), «Морское свечение» (1910). Перед Октябрьской революцией Бальмонт создает еще два по-настоящему интересных сборника «Ясень» (1916) и «Сонеты солнца, меда и луны» (1917). Бальмонт приветствовал свержение самодержавия, однако события, последовавшие вслед за революцией, отпугнули его, и благодаря поддержке А. Луначарского Бальмонт получил в июне 1920 года разрешение на временный выезд за границу. Временный отъезд обернулся для поэта долгими годами эмиграции. В эмиграции Бальмонт опубликовал несколько поэтических сборников: «Дар земле» (1921), «Марево» (1922), «Мое — ей» (1923), «Раздвинутые дали» (1929), «Северное сияние» (1931), «Голубая подкова» (1935), «Светослужение» (1936-1937). Умер 23 декабря 1942 года от воспаления легких. Похоронен в местечке Нуази ле Гран под Парижем, где жил последние годы.SERGEYg
14. * * * Можно жить с закрытыми глазами, Не желая в мире ничего, И навек проститься с небесами, И понять, что все кругом мертво. Можно жить, безмолвно холодея, Не считая гаснущих минут, Как живет осенний лес, редея, Как мечты поблекшие живут. Можно все заветное покинуть, Можно все бесследно разлюбить. Но нельзя к минувшему остынуть, Но нельзя о прошлом позабыть!
14. * * * Можно жить с закрытыми глазами, Не желая в мире ничего, И навек проститься с небесами, И понять, что все кругом мертво. Можно жить, безмолвно холодея, Не считая гаснущих минут, Как живет осенний лес, редея, Как мечты поблекшие живут. Можно все заветное покинуть, Можно все бесследно разлюбить. Но нельзя к минувшему остынуть, Но нельзя о прошлом позабыть!SERGEYg
39. "Прости!" Кто услышал тайный ропот Вечности, Для того беззвучен мир земной,-- Чья душа коснулась бесконечности, Тот навек проникся тишиной. Перед ним виденья сокровенные, Вкруг него безбрежность светлых снов, Легче тучек, тихие, мгновенные, Легче грезы, музыка без слов. Он не будет жаждать избавления, Он его нашел на дне души,-- Это в Море час успокоения, Это парус, дремлющий в тиши. Белый парус, в синих далях тающий, Как "Прости" всего, что Рок унес, Как привет, в последний раз блистающий, Чтоб угаснуть, там -- вдали -- без слез.
У развалин Помпеи. Осень, 1897.
39. "Прости!" Кто услышал тайный ропот Вечности, Для того беззвучен мир земной,-- Чья душа коснулась бесконечности, Тот навек проникся тишиной. Перед ним виденья сокровенные, Вкруг него безбрежность светлых снов, Легче тучек, тихие, мгновенные, Легче грезы, музыка без слов. Он не будет жаждать избавления, Он его нашел на дне души,-- Это в Море час успокоения, Это парус, дремлющий в тиши. Белый парус, в синих далях тающий, Как "Прости" всего, что Рок унес, Как привет, в последний раз блистающий, Чтоб угаснуть, там -- вдали -- без слез.
b]67. В час вечерний[/b] Зачем в названьи звезд отравленные звуки,-- Змея, и Скорпион, и Гидра, и Весы? -- О, друг мой, в царстве звезд все та же боль разлуки, Там так же тягостны мгновенья и часы. О, друг мой, плачущий со мною в час вечерний, И там, как здесь, царит Судьбы неправый суд, Змеей мерцает ложь, и гидра жгучих терний -- Отплата мрачная за радости минут. И потому теперь в туманности Эфира Рассыпались огни безвременной росы, И дышат в темноте, дрожат над болью Мира -- Змея, и Скорпион, и Гидра, и Весы.
b]67. В час вечерний[/b] Зачем в названьи звезд отравленные звуки,-- Змея, и Скорпион, и Гидра, и Весы? -- О, друг мой, в царстве звезд все та же боль разлуки, Там так же тягостны мгновенья и часы. О, друг мой, плачущий со мною в час вечерний, И там, как здесь, царит Судьбы неправый суд, Змеей мерцает ложь, и гидра жгучих терний -- Отплата мрачная за радости минут. И потому теперь в туманности Эфира Рассыпались огни безвременной росы, И дышат в темноте, дрожат над болью Мира -- Змея, и Скорпион, и Гидра, и Весы.SERGEYg
70. Что слышно в горах? "Что ты слышишь в горах?" ты спросила меня. "Что ты слышишь в горах?" я спросил. "Расскажи мне сначала." "Пробужденье веселого летнего дня", Ты с улыбкою мне отвечала. "Мелодичное пенье альпийских рожков, И блеянье овец, и мычанье быков, И журчанье ключей искрометных, Над вершиной бесшумный полет облаков, Пенье птиц, крики птиц перелетных... Ну, а ты?" И, задумавшись, я отвечал: -- "Нет, мне слышен не шепот, а ропот, Ропот черной грозы, и раскатный обвал, Точно демонов яростный топот, Заблудившихся путников горестный крик, Монотонно-гремящее эхо, Человеческих воплей ответный двойник, Звук чьего-то злорадного смеха. И еще, что слышнее всех бурь и громов, Что страшнее, чем звон долголетних оков И тяжелые муки изгнанья: -- Это -- сон вековых непробудных снегов, Это -- Смерти молчанье..."
70. Что слышно в горах? "Что ты слышишь в горах?" ты спросила меня. "Что ты слышишь в горах?" я спросил. "Расскажи мне сначала." "Пробужденье веселого летнего дня", Ты с улыбкою мне отвечала. "Мелодичное пенье альпийских рожков, И блеянье овец, и мычанье быков, И журчанье ключей искрометных, Над вершиной бесшумный полет облаков, Пенье птиц, крики птиц перелетных... Ну, а ты?" И, задумавшись, я отвечал: -- "Нет, мне слышен не шепот, а ропот, Ропот черной грозы, и раскатный обвал, Точно демонов яростный топот, Заблудившихся путников горестный крик, Монотонно-гремящее эхо, Человеческих воплей ответный двойник, Звук чьего-то злорадного смеха. И еще, что слышнее всех бурь и громов, Что страшнее, чем звон долголетних оков И тяжелые муки изгнанья: -- Это -- сон вековых непробудных снегов, Это -- Смерти молчанье..."SERGEYg
6. Как Испанец Как Испанец, ослепленный верой в Бога и любовью, И своею опьяненный и чужою красной кровью, Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде, Я хочу цветов багряных, мною созданных везде. Я, родившийся в ущельи, под Сиэррою-Невадой, Где лишь коршуны кричали за утесистой громадой, Я хочу, чтоб мне открылись первобытные леса, Чтобы заревом над Перу засветились небеса. Меди, золота, бальзама, бриллиантов, и рубинов, Крови, брызнувшей из груди побежденных властелинов, Ярких зарослей коралла, протянувшихся к лучу, Мной отысканных пределов жарким сердцем я хочу. И, стремясь от счастья к счастью, я пройду по океанам, И в пустынях раскаленных я исчезну за туманом, Чтобы с жадной быстротою Аравийского коня Всюду мчаться за врагами под багряной вспышкой дня. И, быть может, через годы, сосчитав свои владенья, Я их сам же разбросаю, разгоню, как привиденья, Но и в час переддремотный, между скал родимых вновь, Я увижу Солнце, Солнце, Солнце, красное, как кровь.
6. Как Испанец Как Испанец, ослепленный верой в Бога и любовью, И своею опьяненный и чужою красной кровью, Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде, Я хочу цветов багряных, мною созданных везде. Я, родившийся в ущельи, под Сиэррою-Невадой, Где лишь коршуны кричали за утесистой громадой, Я хочу, чтоб мне открылись первобытные леса, Чтобы заревом над Перу засветились небеса. Меди, золота, бальзама, бриллиантов, и рубинов, Крови, брызнувшей из груди побежденных властелинов, Ярких зарослей коралла, протянувшихся к лучу, Мной отысканных пределов жарким сердцем я хочу. И, стремясь от счастья к счастью, я пройду по океанам, И в пустынях раскаленных я исчезну за туманом, Чтобы с жадной быстротою Аравийского коня Всюду мчаться за врагами под багряной вспышкой дня. И, быть может, через годы, сосчитав свои владенья, Я их сам же разбросаю, разгоню, как привиденья, Но и в час переддремотный, между скал родимых вновь, Я увижу Солнце, Солнце, Солнце, красное, как кровь.SERGEYg
7. Красный цвет Быть может, предок мой был честным палачом: Мне маки грезятся, согретые лучом, Гвоздики алые, и, полные угрозы, Махрово-алчные, раскрывшиеся розы. Я вижу лилии над зыбкою волной: Окровавленные багряною Луной, Они, забыв свой цвет, безжизненно-усталый, Мерцают сказочно окраской ярко-алой, И с сладким ужасом, в застывшей тишине, Как губы тянутся, и тянутся ко мне. И кровь поет во мне... И в таинстве заклятья Мне шепчут призраки: "Скорее! К нам в объятья! "Целуй меня... Меня!.. Скорей... Меня... Меня!.." И губы жадные, на шабаш свой маня, Лепечут страшные призывные признанья: "Нам все позволено... Нам в мире нет изгнанья... Мы всюду встретимся... Мы нужны для тебя... Под красным Месяцем, огни лучей дробя, Мы объясним тебе все бездны наслажденья, Все тайны вечности и смерти и рожденья". И кровь поет во мне. И в зыбком полусне Те звуки с красками сливаются во мне. И близость нового, и тайного чего-то, Как пропасть горная, на склоне поворота, Меня баюкает, и вкрадчиво зовет, Туманом огненным окутан небосвод, Мой разум чувствует, что мне, при виде крови, Весь мир откроется, и все в нем будет внове, Смеются маки мне, пронзенные лучом... Ты слышишь, предок мой? Я буду палачом!
7. Красный цвет Быть может, предок мой был честным палачом: Мне маки грезятся, согретые лучом, Гвоздики алые, и, полные угрозы, Махрово-алчные, раскрывшиеся розы. Я вижу лилии над зыбкою волной: Окровавленные багряною Луной, Они, забыв свой цвет, безжизненно-усталый, Мерцают сказочно окраской ярко-алой, И с сладким ужасом, в застывшей тишине, Как губы тянутся, и тянутся ко мне. И кровь поет во мне... И в таинстве заклятья Мне шепчут призраки: "Скорее! К нам в объятья! "Целуй меня... Меня!.. Скорей... Меня... Меня!.." И губы жадные, на шабаш свой маня, Лепечут страшные призывные признанья: "Нам все позволено... Нам в мире нет изгнанья... Мы всюду встретимся... Мы нужны для тебя... Под красным Месяцем, огни лучей дробя, Мы объясним тебе все бездны наслажденья, Все тайны вечности и смерти и рожденья". И кровь поет во мне. И в зыбком полусне Те звуки с красками сливаются во мне. И близость нового, и тайного чего-то, Как пропасть горная, на склоне поворота, Меня баюкает, и вкрадчиво зовет, Туманом огненным окутан небосвод, Мой разум чувствует, что мне, при виде крови, Весь мир откроется, и все в нем будет внове, Смеются маки мне, пронзенные лучом... Ты слышишь, предок мой? Я буду палачом!SERGEYg
8. Я сбросил ее Я сбросил ее с высоты, И чувствовал тяжесть паденья. Колдунья прекрасная! Ты Придешь, но придешь - как виденье! Ты мучить не будешь меня, А радовать страшной мечтою, Создание тьмы и огня, С проклятой твоей красотою! Я буду лобзать в забытьи, В безумстве кошмарного пира, Румяные губы твои, Кровавые губы вампира! И если я прежде был твой, Теперь ты мое привиденье, Тебя я страшнее - живой, О, тень моего наслажденья! Лежи искаженным комком, Обломок погибшего зданья. Ты больше не будешь врагом... Так помни, мой друг: До свиданья!
8. Я сбросил ее Я сбросил ее с высоты, И чувствовал тяжесть паденья. Колдунья прекрасная! Ты Придешь, но придешь - как виденье! Ты мучить не будешь меня, А радовать страшной мечтою, Создание тьмы и огня, С проклятой твоей красотою! Я буду лобзать в забытьи, В безумстве кошмарного пира, Румяные губы твои, Кровавые губы вампира! И если я прежде был твой, Теперь ты мое привиденье, Тебя я страшнее - живой, О, тень моего наслажденья! Лежи искаженным комком, Обломок погибшего зданья. Ты больше не будешь врагом... Так помни, мой друг: До свиданья!SERGEYg
10. В глухие дни Предание В глухие дни Бориса Годунова, Во мгле Российской пасмурной страны, Толпы людей скиталися без крова, И по ночам всходило две луны. Два солнца по утрам светило с неба, С свирепостью на дольный мир смотря. И вопль протяжный: "Хлеба! Хлеба! Хлеба!" Из тьмы лесов стремился до царя. На улицах иссохшие скелеты Щипали жадно чахлую траву, Как скот,- озверены и неодеты, И сны осуществлялись наяву. Гроба, отяжелевшие от гнили, Живым давали смрадный адский хлеб, Во рту у мертвых сено находили, И каждый дом был сумрачный вертеп. От бурь и вихрей башни низвергались, И небеса, таясь меж туч тройных, Внезапно красным светом озарялись, Являя битву воинств неземных. Невиданные птицы прилетали, Орлы парили с криком над Москвой, На перекрестках, молча, старцы ждали, Качая поседевшей головой. Среди людей блуждали смерть и злоба, Узрев комету, дрогнула земля. И в эти дни Димитрий встал из гроба, В Отрепьева свой дух переселя.
10. В глухие дни Предание В глухие дни Бориса Годунова, Во мгле Российской пасмурной страны, Толпы людей скиталися без крова, И по ночам всходило две луны. Два солнца по утрам светило с неба, С свирепостью на дольный мир смотря. И вопль протяжный: "Хлеба! Хлеба! Хлеба!" Из тьмы лесов стремился до царя. На улицах иссохшие скелеты Щипали жадно чахлую траву, Как скот,- озверены и неодеты, И сны осуществлялись наяву. Гроба, отяжелевшие от гнили, Живым давали смрадный адский хлеб, Во рту у мертвых сено находили, И каждый дом был сумрачный вертеп. От бурь и вихрей башни низвергались, И небеса, таясь меж туч тройных, Внезапно красным светом озарялись, Являя битву воинств неземных. Невиданные птицы прилетали, Орлы парили с криком над Москвой, На перекрестках, молча, старцы ждали, Качая поседевшей головой. Среди людей блуждали смерть и злоба, Узрев комету, дрогнула земля. И в эти дни Димитрий встал из гроба, В Отрепьева свой дух переселя.SERGEYg
11. Опричники Когда опричники, веселые, как тигры, По слову Грозного, среди толпы рабов, Кровавые затеивали игры, Чтоб увеличить полчище гробов,- Когда невинных жгли и рвали по суставам, Перетирали их цепями пополам, И в добавленье к царственным забавам, На жен и дев ниспосылали срам,- Когда, облив шута горячею водою, Его добил ножом освирепевший царь,- На небесах, своею чередою, Созвездья улыбалися как встарь. Лишь только эта мысль в душе блеснет случайно, Я слепну в бешенстве, мучительно скорбя. О, если мир - божественная тайна, Он каждый миг - клевещет на себя!
11. Опричники Когда опричники, веселые, как тигры, По слову Грозного, среди толпы рабов, Кровавые затеивали игры, Чтоб увеличить полчище гробов,- Когда невинных жгли и рвали по суставам, Перетирали их цепями пополам, И в добавленье к царственным забавам, На жен и дев ниспосылали срам,- Когда, облив шута горячею водою, Его добил ножом освирепевший царь,- На небесах, своею чередою, Созвездья улыбалися как встарь. Лишь только эта мысль в душе блеснет случайно, Я слепну в бешенстве, мучительно скорбя. О, если мир - божественная тайна, Он каждый миг - клевещет на себя!SERGEYg
14. * * * Я люблю далекий след - от весла, Мне отрадно подойти - вплоть до зла, И его не совершив - посмотреть, Как костер, вдали, за мной - будет тлеть. Если я в мечте поджег - города, Пламя зарева со мной - навсегда. О, мой брат! Поэт и царь - сжегший Рим! Мы сжигаем, как и ты - и горим!
14. * * * Я люблю далекий след - от весла, Мне отрадно подойти - вплоть до зла, И его не совершив - посмотреть, Как костер, вдали, за мной - будет тлеть. Если я в мечте поджег - города, Пламя зарева со мной - навсегда. О, мой брат! Поэт и царь - сжегший Рим! Мы сжигаем, как и ты - и горим!SERGEYg
